— Довольно нелепо, сударь. Вас якобы убил ударом кинжала прямо в глаз некий Инграм Фризер. Все это случилось в таверне после попойки в ночь с тридцатого мая на первое июня. В тот же день тело покойного было поспешно предано земле. — Рассказчик ухмыльнулся и продолжил уже менее трагичным голосом: — А то оно уже пованивать начинало. Труп-то подходящий уже сутки в том же кабаке лежал. Ждал, когда я приеду и отдам ему вашу внешность, сэр. А после этого я сразу же направился сюда, к вам на корабль.
Марлоу кивнул и снова уставился на туманную полоску на западе.
— Матушка плакать будет, — внезапно произнес он, и Генри сразу понял, что речь идет вовсе не о королеве, а о той, что растила и заботилась о Кристофере вплоть до его поступления в колледж. — И Арабелла, наверно, тоже.
Генри решил поддержать меланхоличную нотку и признался:
— А я первый раз уезжаю на чужбину. Просто не представляю, как себя вести среди всех этих фламандцев, немцев и французов. Страшно…
— Не бойся.
Его спутник усмехнулся, положил руку на плечо и вдруг начал декламировать:
Генри удивленно посмотрел на Марлоу. Он узнал слова Полония из пьесы, что недавно зачитывал вслух мастер Уильям.
— Да. Красиво. Жаль, мне так и не доведется сыграть Офелию, — с сожалением произнес Генри.
— А автору не доведется увидеть премьеру, — тем же тоном ответил ему Марлоу. — А что касается сцены… — он повернулся и вдруг хитро подмигнул: — Весь мир театр, а люди в нем — актеры.