Весь мир театр

Опять легкий поклон в сторону королевы, лицо которой оставалось неподвижной и бесстрастной маской.

— Рекомый Марлоу ведет жизнь, полную скандалов, азарта, разврата, вольнодумия, — продолжил Сесил. — По свидетельству доверенных людей, он уличен был в курении никотиновой травы[11], в чеканке фальшивой монеты, в сожительстве с несколькими женщинами, в участии в дуэлях, в содомии и атеизме. Он достоин самой суровой кары, какую только можно применить к человеку его происхождения! — с пафосными нотками закончил свою филиппику Роберт Сесил, и по залу пробежал легкий шепоток.

«Переигрывает», — привычно отметил Генри, будто был на репетиции спектакля.

Вельможи, доселе равнодушно внимавшие выступающему, оживились и стали кидать взгляды то на королеву, то на архиепископа Кентерберийского. Пауза затягивалась. Многие взоры стали устремляться уже на Генри.

Вероятно, обвиняемому следовало что-то сказать в свое оправдание, но Генри на всю эту тираду даже не представлял, что и ответить.

Спас положение один из присутствующих в зале. С одного из кресел легко поднялся мужчина лет тридцати, одетый куда ярче и богаче пуританина Сесила, вышел в центр полукруга, очерченного креслами, и встал рядом с обвиняемым.

— Ваше величество, ваше преподобие, достопочтенные лорды, — проникновенным голосом придворного лиса начал он. — Если кому-то из присутствующих неизвестно, то напомню, что этот человек давно и плодотворно работает на пользу королевства в службе, созданной моим покойным дядей Фрэнсисом Уолсингемом. Именно по его поручению Кристофер Марлоу занимался в Нидерландах изготовлением поддельных испанских золотых монет, чем в острый момент снижения финансирования со стороны казначейства, — неожиданный заступник отпустил поклон в сторону лорда-казначея, — поддержал в работоспособном состоянии нашу резидентуру в Европе. Что касается употребления новомодных зелий, так активно рекламируемых Жаном Нико, то делалось это для вхождения в доверие к французскому посланнику и его кругу. Это не порок, а жертва, которую принес агент во благо королевства! И, конечно же, нельзя ставить в вину моему подопечному его успех у женщин… — он сложил брови домиком и поднес руку к сердцу, выражая одновременно иронию, зависть и легкое сожаление.

«Вот где настоящий театр», — с восхищением подумал Генри. Неудивительно, что к ним нередко заглядывают люди этого круга, подобное тянет к подобным…

Между тем, незнакомый Генри человек продолжил:

— Красота и ум, унаследованные им у своих родителей, — четко выверенная пауза и быстрый взгляд на королеву, — так притягательны для прекрасной половины человечества, что нам с вами, сэр Роберт, остается только завидовать…

По рядам сановников пронеслись тихие смешки. Даже Генри не удержался от улыбки при виде недовольной гримасы младшего Сесила. Лицо королевы тоже на мгновенье оставило бесстрастность, и по её губам скользнула улыбка. Она поймала взгляд Генри и коротко ему кивнула.

Роберт Сесил довольно быстро взял себя в руки и, никак не выказывая своего раздражения, задал вопрос:

— Сэр Томас так хорошо знает личную жизнь Кристофера Марлоу? Может, он нам объяснит и тягу своего подопечного к содомскому греху?

— Простите, сэр Роберт, а в чем она выражается? — вопросом на вопрос ответил Томас Уолсингем, имя которого Генри только сейчас и услышал.

Роберт Сесил недовольно поморщился:

— К нашему превеликому сожалению, лицо, долженствующее засвидетельствовать грехопадение обвиняемого, было отравлено не далее как позавчера. Но у нас есть собственноручно написанные присутствующим здесь Марлоу строки, в коих он воспевает красоту мужского тела!

Сэр Томас улыбнулся:

— Простите великодушно, достопочтенный сэр Роберт, но если поэт восславит в стихах красоту лошадей или оленей, то он сразу станет скотоложцем?

Среди вельмож уже стало раздаваться довольно громкое хихиканье, в ответ на которое Сесил бросил несколько испепеляющих взглядов.

— Друг мой, — обратился Томас к боящемуся сейчас лишний раз вздохнуть Генри. — Никогда не пишите посвящений уважаемому Роберту Сесилу, он вас не так поймет…

«Если бы здесь принято было бы хлопать, то его защитник сейчас бы сорвал овации», — подумал Генри. Ему также понравилось то мастерство, с каким Томас превратил трагедию в комедию.

Новая волна смеха взорвала горбатого вельможу. Сесил возбужденно вскочил с места и, потрясая бумагами, обратился к архиепископу:

— Этот драмодел и непристойный поэт, погрязший в атеизме и нечестии, впал в такую крайность и ожесточение, что отрицает Бога и сына его Христа! Он не только на словах кощунствовал над Троицей, но также и собственноручно писал, утверждая, что наш Спаситель — обманщик, а Моисей — фокусник и совратитель народа, и что святая Библия — лишь пустые и никчемные сказки, а вся религия — выдумка политиков!