Versipellis

В передней части машины лениво переговаривались люди, судя по всему — агенты, третий сопровождающий же мирно посапывал — это был маг. И с первого взгляда никому не было до меня дела. Но стоит мне, великому и ужасному Алексу, хотя бы попытаться сменить позу, которая сейчас больше напоминала положение лягушки во время препарирования, как не раздумывая пустят в ход весь тот запас боевых амулетов, которыми их напичкали перед такой опасной и сложной миссией. Постепенно мысли уходили в отстраненное, абсолютно не подходящее моменту, русло. В моей ситуации нужно хаять власть и её ближайших ко мне представителей — трёх невольных попутчиков, нужно было молиться Луне, чтобы вдруг все признали ошибку, посмеялись, похлопали меня по спине и отправили домой, ну или хотя бы продумывать план побега с использованием нехитрых подручных средств: начиная с собственных зубов, которые, в теории, могли справиться с кожаными ремнями, и заканчивая откручиваемыми ножками кушетки, которыми, тоже в теории, можно было бы спасти меня от серебряной пули. Но я думал о чем-то до ужаса тривиальном: о звёздах, россыпью которых уже покрылось небо за тонированными стеклами, о неиспользованных продуктовых карточках на капсулы, о детях, у которых я так и не проверил домашнее задание. Дети… Какая же ужасная судьба ждёт тех щенков, что родились в рабстве у одного из самых влиятельных людей государства. Выживут ли они? Или уже пали жертвой нечеловеческих издевательств? Ну, герой я, конечно, даже за решеткой не хотел принимать всерьез такую простую мысль: мы, оборотни бессильны перед лицом людей. И как бы они не улыбались нам, как бы не выдавали квартиры и не устраивали на работы, всё равно будут держать за спиной смертельноопастный амулет, не стесняясь перспективы стать убийцей. Как мясник не считает себя участником геноцида, так и министр "Новой политики" может видеть свою персону венцом современной науки, мучая новорожденных оборотней. А ведь мама сразу всё поняла, хотя и строит из себя законопослушную подданую уже много лет… Интересно, что сейчас с ней? С братьями, с отцом? Наверное, мне не суждено об этом когда-либо теперь узнать.

К западу от города…

Вендиго, выбравшись из автобуса, недолго шел по обветшалому пригороду. Добравшись до леса, он обратился волком и бросился вперёд по следу. Он лихо перескочил через прогнившую ограду, из которой какой-то энтузиаст из числа людей выцарапал и украл рубины, вихрем пронесся мимо старых ветряков, через поле, посадки и через ельник. Модернизированный внедорожник, в котором федеральная служба контроля каждый день возила заключённых оборотней, трудно было перепутать с чем-либо ещё. Тем более волку, который руководил охотой. И он бежал не сбиваясь с курса, не оглядываясь по сторонам, ведомый лишь этой грязной отвратительной энергией. Прохлада подступающей ночи и сладость погони разожгли в нём, казалось, уже позабытое чувство свободы. Когда он услышал последние слова отца, когда вышел в "гуманитарный коридор" и стал добровольным рабом этого нового мира, его жизнь разделилась. И в новой её половине он не мог рассчитывать на большее, чем рисковать всем ради этих нескольких часов простого естественного счастья — бежать зверем по бескрайнему лесному полотну.

Чувства усиливались. Вендиго уже мог опознать не только волка, которого насильно держали в человеческом теле, но и количество людей, находившихся в машине. Оборотень приложил немалые усилия, чтобы поравняться с ней, но ухабы и поваленные деревья то и дело заставляли его замедляться. Он знал, что делать и это лишь вопрос времени, когда он сможет настичь свою цель.

В то же время, в доме министра “Новой политики”…

Виктория, разбежавшись настолько, насколько позволяла комната, навалилась со всей силы на окно. Послышался глухой треск пластика, но стеклопакет не поддался. Она ударялась о холодную неприступную гладь снова и снова, пока плечи её не заныли от боли. Девушка, в наступающем отчаянии, бросила в него книгу, потом вторую и третью. Падая плашмя на подоконник, у них мялись страницы и бились углы, но она продолжала хватать всё, что подворачивалось под руку. А когда ничего не осталось, заколотила окно кулаками. Из под её закрытых век катились градом слезы. Виктория прислонилась лбом к стеклу, удары стали реже, а всё тело будто потяжелело. Она обмякла на полу, подтянув колени к груди. Капли стекали по виску, срывались вниз, оставляя на лице леденящие полосы.

Когда небо окрасилось из фиолетового в черный, оборотень нашла в себе силы встать. Она уже не думала ни о чём, ничего не хотела, но в груди её будто всё натянулось, отозвалось болью бессилия. Виктория собрала вещи, расставила по местам книги, и уставилась через осточертевшее стекло на темный лес. С самого края, куда она смотрела каждый день, когда могла встать с постели, пятнами виднелся подъезд с трассы, где показались отблески фар. Он приехал.

В историческом центре города…