К двадцать девятому декабря добрались до Ачинска. Станция была буквально загромождена эшелонами колчаковской армии. Где-то здесь стоял и штаб нового главнокомандующего генерала Каппеля. В Ачинске поезд ненадолго остановился, и, пользуясь этим, Антон, Дрожжин и Маня с Денисом отправились в близлежащее селенье за покупками. Надя же поспешила на станцию. Всю дорогу она старалась не пропустить не одного вокзала, ни одного полустанка. Она должна была прочесть надписи, которыми испещрены были стены. Их писали проезжавшие ранее беженцы и отступавшие солдаты, писали в надежде, что кто-то из своих, с кем в сумятице потеряна связь, прочтёт их послания. «Мамочка! Я жив и здоров. Идём в Красноярск. Твой сын Матвей Фёдоров», «Маша родная! Мы отступаем к Красноярску! Береги Лизу и Васю! Георгий Лавров», «Митенька, ищу тебя! Люблю тебя! Твоя Катя Крынкина», «Даша! Видел твоего мужа! Здоров. Ищет тебя. Твой брат Сергей Самаев», «Сыночек, мы едем в обозе. Куда, зачем – Бог весть! Сыночек, где ты?! Анна Колыванова», «Сашенька, братик мой дорогой! Я жива! Ищу тебя! Твоя сестра Аглая Колокольцева»… Рябило в глазах от бесчисленных этих записок. И сколько ж судеб, сколько разлук стояло за ними! Имена, имена… Но родных имён не было среди них. Имени отца, впрочем, и не ждала увидеть Надинька, угадывая по характеру его, что он и не стал бы автографов оставлять, просто не подумал бы оставить. Но Алёша! На каждой станции ждала Надя среди корявых, налезающих друг на друга записок разглядеть дорогое имя. Тщетно! Ни словечка… Дольше трёх месяцев не виделись они. А от той последней встречи какая-то недосказанность осталось. Как ни старалась Надя отогреть мужа своей лаской, а до конца так и не удалось: слишком мало времени было. Да и сама ещё слаба после родов была. Не смогла этой чуждости, вдруг в родном человеке явившейся, одолеть. Уже и уехал. Усталый, подавленный… Так хотелось на плечах у него повиснуть и не пустить! Никуда! Тем более, на эту проклятую войну! Проигранную войну! Зачем? Зачем она? Зачем столько горя и смертей? Сколько чьих-то мужей, отцов, сыновей сгинуло в бессмысленных боях, замёрзло во время переходов в дырявых шинелях, умерло от тифа в кошмарных санитарных эшелонах… Зачем?! И Алёше – зачем?.. Не пустить бы, чтобы навсегда остался рядом с ней и с Петрушей… А теперь – где искать? Может, лучше было бы, если б ранило его загодя, как Дрожжина. Тогда теперь вместе ехали бы… Читала, разбирала Надя до боли в глазах беспорядочные автографы и безуспешно боролась со слезами, набегавшими каждый раз, когда надежда вновь не оправдывалась. Ещё оставался на стене маленький клочок неисписанный. Вывела на нём углём: «Алёшенька! Еду в польском эшелоне. Ищу тебя! Твоя Надя Юшина». Такие надписи Надя оставляла почти на каждой станции, где бывали остановки. Может быть, он будет проходить здесь? Может, он просто идёт позади, и потому нет так необходимых весточек? Пусть хоть сам прочтёт. И нагонит однажды…
Внезапно раздался странный гул, а вслед ему громыхнули подряд два оглушительных взрыва. Такой силы были они, что земля содрогнулась, и волной Надю швырнуло навзничь в снег, так что она пребольно ударилась головой. Часть станционной крыши обрушилась, её обломки падали совсем рядом, и Надя с ужасом подумала, что сейчас один из них накроет её. Разлетались с визгом разбитые стёкла, осыпались, как град. Надя видела клубы ревущего пламени и дыма, рвущиеся ввысь. От дыма засвербило в горле, ядовито-удушлив он был. Надя приподнялась на локте и замерла от страха. С неба падали обломки вагонов. Куски искорёженного железа глубоко врезались в землю. Неподалёку упавшая углом дверь товарного вагона на аршин взрыхлила мёрзлую землю. Надинька боялась шевельнуться. Беспомощно посмотрела по сторонам, но увидела только убитых. Совсем рядом лежало обезглавленное тело офицера, которого она заметила, когда только пришла на станцию. А поодаль накрыло кого-то куском разбитой крыши. Своего разбитого лба и ушибленного плеча Надя не чувствовала. Её парализовал страх, не дающий двинуться с места. Заплакала по-детски:
– Мама… Мамочка… Да что же это?..
– Надежда Петровна! – из дымных клубов вдруг Дрожжин явился.
– Андрей Алексаныч! Я здесь! – так обрадовалась, его увидев, что даже силы вернулись подняться.
– Слава Богу, вы живы! Наши с ума сходят, не приключилось ли беды. Антон Евграфович хотел бежать за вами, да с его женой настоящая истерика случилась. С вами всё в порядке? – Дрожжин заботливо взял Надю под руку. – Кажется, вы сильно ушиблись при падении. Можете идти?
– Конечно, конечно, – торопливо кивнула Надя. – Я просто испугалась… Спасибо вам, Андрей Алексаныч!
– Идёмте скорее отсюда!