Вершины и пропасти

– Господи, нужно было раньше… Нужно было помешать… – тихо сказала Надя, беря из рук Веры хныкающего малыша и прижимая его к груди. Петрушу пора было кормить. И забравшись на свой «этаж», задёрнув штору, Надинька дала ему грудь. Страшная сцена не выходила из головы, и слёзы сами собой текли по щекам. Она целовала ребёнка в едва покрытую светлым пухом макушку, шептала ласковые слова, но леденящий ужас сковывал сердце: что же будет теперь? Если большевики захватят поезд?.. И почти бесчувственное прорывалось: да хоть бы скорее уже конец! Надя слышала, как Антон тихо и взволнованно сказал Мане:

– Ты знаешь, я не смогу… Я не смогу, как этот полковник… – в его голосе послышались слёзы. – Он хоть на фронте убивал, должно быть… А я в жизни своей… Я не смогу!

– Тогда отдай мне пистолет! Тогда я сама! – вскрикнула Маня.

– Тихо! – грозно рявкнул Акинфий Степанович. – Замолчите оба немедленно! Хоть бы детей постыдились…

Всё стихло в вагоне. Слышались лишь тихие всхлипы девочки и шёпот Ольги Валерьяновны и Веры. В молчании и оцепенении ждали конца. Внезапно в вагон влетел Квасневецкий, выдохнул:

– Мы почти спасены! Наши солдаты, под ужасным огнём, вытащили паровоз из депо и сейчас его прицепят к нашему поезду! – и соскочил опять.

– А Андрей?! Где мой муж? – вскрикнула Вера.

– Я здесь! – Андрей впрыгнул в вагон уже на ходу и закрыл дверь. – Мы сейчас будем прорываться через цепь большевиков. Будет страшный огонь. Поэтому всем лучше лечь!

Все повиновались. В наступившей тишине слышно было, как нарастает огонь, как всё чаще слышится брань красноармейцев. Но, вот, утихать стало позади, и Дрожжин объявил:

– Кажется, прорвались!

Вера обняла его, шепча сквозь слёзы:

– Слава Богу! Слава Богу!

– Расскажите же, поручик, что там было? – спросил Антон.

– Бой был. И доложу я вам, отменный бой! Давно большевикам такого жару не задавали! Их пленные так и говорили: «Не помним, когда такое было!» Набили их порядком… Долго помнить будут! Ещё польска не сгинела. И русские тоже сгнили не все! С Польским полком бок о бок дрался наш Пермский. Богатырски сражался! Давно я таких солдат не видел! Истинные львы! Прорвали цепь красных и ушли из Тайги. А наши друзья поляки умудрились паровоз вытащить. А там такой огонь был! Страшнейший!

Маня разогрела чай на железной печке. Страх её прошёл, и она снова ожила, приободрилась. Передавалось и воодушевление Дрожжина.

– Покуда такие орлы есть, как пермяки, мы ещё не совсем пропащий народ, – говорил он.

– Надо же, а столько людей, не веря в спасение, убили себя… – покачала головой Вера.

– А я говорил, что маломужество недостойно похвалы, – сурово заявил Акинфий Степанович. – Что теперь будет с этой сиротой, родители которой не пожелали дождаться Божией воли?

– Она поедет с нами, – спокойно отозвалась Ольга Валерьяновна. – Я не оставлю это несчастное дитя и беру её под свою опеку.

Путешествие продолжилось. Большевики, получившие под Тайгой серьёзный урок, остерегались ввязываться в бой вновь и без задержек пропустили польский эшелон через станцию Сундженку.