Всё знал этот старик, читал в душе, как в открытой книге. Ни словом не обмолвился ему Тягаев о жене, а он всё угадал, всё почувствовал.
– Я так и сделаю…
– Сделай, барин, сделай. Сними камень с души, иначе раздавит.
Ночью Пётр Сергеевич не спал. Кудесник долго молился, подняв руки к иконе, а затем лёг на свой одр без подушки и одеяла. Тягаев же устроился на полу, думая о словах старика, глядя сквозь небольшое оконце на небо, озарённое рассеянным светом месяца, пойманного в сети мглы. Он пытался мысленно обращаться к Лизе, представить её, как живую, но выходило из рук вон скверно. Даже черты лица её как-то смутно воскресали в памяти. Может, оттого, что разлука была слишком долгой. Или потому, что никогда не вглядывался с пристальным и любящим вниманием в него, вбирая в сердце каждую чёрточку. Пётр Сергеевич не видел её осуждающего взора, но был в Крыму взор, которого он избегал все эти месяцы. Взор свояченицы. Аня служила в госпитале Красного Креста, встреч не искала, но иногда сталкивались случайно. Никаких укоризн не высказывала она, а в глазах читалось… Вот, у неё бы и спросить прощения тоже? Как у Лизы, если бы жива была? Вымолить прощение это, а иначе, прав старик, не будет жизни, заест её вина.
Ещё только-только вздыбилась заря, а посёлок был разбужен монотонными ударами в «било», висевшее перед молельней, расположенной на пригорке посреди деревни. Потянулись с заунывными молитвенными напевами люди из своих домов. Поковылял и Лукьян Фокич со всеми. Священника в посёлке не было, и во время служб один из стариков читал собравшимся Священное Писание. Тем начинался день, тем и завершался он.
Пётр Сергеевич дождался кудесника у дома, не желая смущать молящихся, которые и без того, проходя мимо, с удивлением косились на странного гостя с генеральскими погонами. По окончании службы простились тепло. Дед Лукьян благословил Тягаева своей иконой:
– Прощай, Петра Сергеевич. Авось, в другой жизни ещё свидимся. Тяжёлые дни грядут, не станет тебе часа главы приклонить. А ты молись и веры не теряй. Спаси тебя Христос!
В то утро ещё никто не знал, насколько близка катастрофа. Но для прозорливца это не было тайной. Так и случилось всё, как он сказал. Обстановка на фронте с каждым днём становилась всё более грозной. После неудачи Кубанского десанта, «третьего Кубанского похода», в котором успели полпути до Екатеринодара пройти, последовала новая неудача – сорвалась Заднепровская операция. Эта операция, тщательно разработанная штабом, имела две цели: выбить большевиков с Каховского плацдарма и, двигаясь вглубь Украины, способствуя антибольшевистским восстаниям в ней, соединиться с поляками, успешно воюющими с красными, образовать единый фронт и вести совместные действия при поддержке союзников. Союзники как будто начали верить в успех Русской армии, и Франция приняла решение об официальном признании правительства Врангеля, что явилось крупной дипломатической победой Струве.
Заднепровская операция поначалу развивалась успешно, но гибель генерала Бабиева явилась причиной её срыва. Бабиев был одним из наиболее блестящих кавалерийских начальников, не имевшим равных себе по боевой энергии. Обладая редким чутьём в сочетании с отчаянной храбростью, он всегда сражался в самых опасных местах, имел девятнадцать ранений, правая рука его отнялась, но он и левой рубил врагов так, что внушал им ужас. В армии Бабиева обожали все, Кубанцы же, которыми он командовал, боготворили его и творили под его началом чудеса. Удача неизменно сопутствовала храброму генералу, но в этот раз изменила ему. Бабиев был убит в бою, и Кубанцы, лишившись любимого командира, потеряли сердце и растерялись. Утрата эта тяжело сказалась и на духе всей армии. Таким образом, возникло замешательство, нарушившее весь план, и без того рискованный и, принимая во внимание соотношение сил, рассчитанный на дух войск, быстроту и решительность их действий.
На следующий день после похорон Бабиева из Забайкалья пришла телеграмма атамана Семёнова, объявляющего о своём подчинении Врангелю и выражающего уверенность в близкой победе. Но ни это признание, ни признание Франции уже не могло заставить фортуну вновь обернуться к Русской армии лицом. Фактический приговор Крыму подписала Польша, заключив мир с Советами. Это был удар в спину, нанесённый с исключительным вероломством. Поляки делали вид, что соглашаются с планом Врангеля объединить фронт. В Крыму шли переговоры о совместных действиях, а в это время руководство Польши заключило мир с большевиками, о чём правительство Крыма известили лишь несколько дней спустя.
– Поляки в своём двуличии остались себе верны, – прокомментировал это Пётр Николаевич.
Силы красных были свободны, чтобы всей массой ударить по Крыму. С лозунгом «Все на Врангеля!» они хлынули на белый остров, числом, в семь раз превышающим весь наличный состав Русской армии, давя редеющие белые полки.