Вершины и пропасти

На мгновение Сэрим остолбенел; потом лицо у него смягчилось. Он достал из-за пазухи флейту, отёр рукавом, глянул на неё как впервые – и осторожно поднёс к губам.

На сей раз его мелодия была совсем иной, не похожей на прежние.

Она спотыкалась и запиналась; то утихала совсем, то делалась пронзительной и громкой, настолько, что зубы сводило… Словно человек шёл ощупью, постепенно вспоминая путь – или как если бы слепой медленно обретал зрение, и мир вокруг него становился шире и ярче, и был то невыносимо прекрасным, то просто невыносимым. И морт, насколько хватало глаз, поднималась над землёй, как пар над закипающим котлом – золотистая, зеленоватая, пурпурная, багровая, голубоватая и белёсая.

«Ого, – думала Фог. – Ого…»

Она так загляделась, что едва не упустила момент, и опомнилась лишь тогда, когда флейта сердито взвизгнула – мол, не забывай, тебе-то тоже надо поработать.

«И впрямь».

Фог глубоко вздохнула и закрыла глаза, чтоб ничто больше не отвлекало. Она не видела, как сошлись Эсхейд и лорга в неистовой схватке, где клинки сшибаются с такой силой, что звон их отдаётся в костях; или как Зита обнимает мальчишку-оборванца, вытирает ему чумазое, заплаканное лицо, и приговаривает: «Ну, ну, не плачь, пойдёшь со мной, где двое сыновей – там и третий»; или как Сидше замер посреди поля битвы, безмолвно и потерянно глядя на восток, а в руке у него зажат лёгкий отрез прозрачно-пурпурного шёлка, и лепестки чийны кружатся в воздухе и медленно оседают на волосах…

Именно сейчас ничто из этого не было важно.

Вокруг бушевала морт, словно нечто притягивало её отовсюду, от холодных небес и до раскалённых недр земных. Воздух искрился от напряжения, и ярилась незримая буря, где потоки силы, уплотняясь, вращались и смешивались всё быстрее, и в самом сердце хаоса застыли двое: рослый мужчина с лицом мальчишки и седыми волосами и рыжая дева в бирюзовой хисте.

А затем песня флейты снова изменилась.

Морт, повинуясь общему стремлению, ясному и чистому, хлынула в расщелину, заполняя её целиком, проскальзывая так глубоко, где не смог бы выжить ни человек, ни даже киморт. Проникла в пустоты; сгустилась, изменяя свойства… и пришла в движение.

А с нею и разлом.

Земля снова дрогнула, так, что Фог едва сумела устоять на ногах, и края огромной трещины начали смыкаться. Это давалось сложнее, чем тогда, близ Кимень-горы, потому что там были лишь пустоши, а здесь вокруг раскинулся город, огромная столица, и так изрядно пострадавшая. Замок на скале; дома, улицы, площади; подземные каналы и трубы; мосты, оборонительные стены, башни… Разлом медленно исчезал, как срастается густое тесто, разрезанное ножом. Те чудища, которым повезло, сумели проскочить наверх или вернуться в подземные пустоты, а иные, кто замешкался или застрял, как огромная чёрная многоножка, оказались раздавленными.

– Получилось, – прошептала Фог наконец, открывая глаза. – У нас получилось!

Кругом плыли обрывки тумана, скрывающие округу; слышался тяжёлый звон металла и крики, а ещё плач, гул, ропот.

Ничего ещё не кончилось – битва продолжалась.

– Да, – откликнулся тихо Сэрим, не то чтобы удивлённый – задумчивый. – Получилось. Теперь бы отдохнуть, а то, признаюсь, в голове уже звенит. А потом и песню сложить о том, что тут было, а то люди так и норовят всё неверно истолковать – глядишь, и всех кимортов скопом обвинят в своих бедах… Впрочем, и так уже бывало, и эдак. Со временем многое забывается.

«Но не всё», – подумала Фог. А вслух сказала:

– Я только сейчас поняла, какой ты высокий. Как учитель, наверное.

– Как Алиш-то? – усмехнулся Сэрим. – Хотелось бы соврать, но нет: вот на столечко пониже буду. – И он немного развёл пальцы. – Он из нас троих самый рослый, нас знаешь как звали в весёлом доме? «Три каланчи – от винного погреба прячь ключи». Нас троих – его, Дёрана и меня. Ну, здесь-то, на севере, таким ростом никого не удивишь… А вот Брайна кроха была совсем, поменьше тебя даже, бывало, обнимет меня – и в грудь лицом уткнётся, выше не достаёт.

И что-то такое было в его голосе, что Фог не выдержала – шагнула вперёд и обняла его крепко-крепко, утыкаясь лицом в плечо.

– Я думаю, Сэрим, – сказала она, – что ты был хорошим учителем.

Он ничего не ответил, только выдохнул странно – и положил ей руку на голову, не позволяя смотреть вверх.

В это время подул ветер, сдёргивая с поля туман, как вуальный покров с лица у вдовы. На месте разлома осталась полоса вздыбленной земли, как уродливый, багровый, незаживший рубец. И если по одну его сторону ещё завязывались стычки то там, то здесь – или наоборот, дружинники сообща пытались одолеть чудище, явившееся из-под земли, то по другую сторону место нашлось лишь для одного сражения. Все другие казались рядом мелочными, неважными, глупыми… а от этого не отвести было взгляда.

От Эсхейд – и её противника, Захаира.