Вершины и пропасти

У неё кудрявые рыжие волосы, которые, верно, и вовсе не знали ещё расчёски, и огромные серо-голубые глаза.

И смотрит она, не отрываясь… а потом вдруг говорит:

– Сияешь, как солнце.

У Алаойша ёкает сердце в груди.

«Похоже, судьба».

– И тебе что, не страшно?

– Нет, – серьёзно мотает головой рыжая. И добавляет жалобно: – Ты, пожалуйста, свети.

…свети.

Алаойш ощутил прикосновение – к груди, нет, к самому сердцу – и глубоко вздохнул, открывая глаза.

Камень памяти сиял ровным, ярким, тёплым солнечным светом… и это ощущалось очень правильно.

Так, как всегда должно было быть.

Чуть поодаль на песке валялся меч, богато изукрашенный, но с трещиной в клинке. Алар столько носил его, но так и не признал; Алаойш узнал тотчас же, потому что север исходил вдоль и поперёк, то есть изваяний Брайны повидал достаточно.

В том числе тех, которые сохранились на самом дальнем севере, у Белых гор, и которые воздвигли ещё при её жизни.

– Значит, Брайна потеряла, – произнёс он, поднимая меч и прилаживая его к разошедшимся ножнам на поясе. – А я нашёл. Ну, теперь он, стало быть, мой.

О том, что довелось потерять ему, Алаойш старался не думать.

Грудь до сих пор терзало призрачной, жгучей болью, но теперь, с высоты опыта, он понимал, что такой исход был неизбежен. Спутник ведь и впрямь обладал разумом – и приспосабливался… а ещё хорошо чувствовал слабость эстры и стремился занять своё место в минуты опасности. Он был как лекарство, по злой иронии обретшее подобие воли и сознания, однако исполнявший свою задачу даже во вред тому, кого должен был бы исцелить.

А простой эстра без помощи спутника никак не мог бы противостоять атаке, сродни той, которая пришла со стороны войска Радхаба.

– Что ж, горевать буду потом, – произнёс Алаойш, запрещая себе думать – и вспоминать. – А пока у меня есть дело; есть обещание.

Он обернулся на запад, готовый, если понадобится, идти в одиночку против всего войска… а потом застыл, потому что ощутил под песками биение жизни.

«Рейна жива?»

Дюны, точно откликаясь на мысль, задрожали, разомкнулись. Сперва наружу выскочила голова тхарга на длинной шее – облезлая, рябая; затем тяжело поднялась Мэв, стряхивая песок, и помогла выбраться Рейне. Алаойш обернулся – аккурат в тот момент, когда другая дюна рассыпалась на две стороны, выпуская наружу Тайру, бледную, но живую.

Последним появился Киар – вынырнул из песка, как выныривают из воды – вместе с Илкой-северянкой; от него-то и тянулась та морт, которая создала укрытие вокруг Рейны и Мэв, вокруг Тайры… и вокруг самого Алаойша, когда он был ещё Аларом.

Киар поймал его взгляд – и счастливо улыбнулся.

– Ты сказал – защищай тех, кто дорог! – крикнул он. – Я и защитил! Всех! И этого вот тоже!

И с этими словами он выпростал руку из-за пазухи: на ладони у него лежала ящерка, красная, с крылышками.

Она свернулась кольцом, по-птичьи курлыкнув, и задремала.

Кажется, её-то устраивало абсолютно всё.

– Ты сделал всё правильно, – произнёс Алаойш мягко, когда они оказались на достаточном расстоянии, чтоб разговаривать без крика. – Так, как я и сам бы не сумел. Спасибо.

Киар счастливо, по-мальчишески улыбнулся, поглаживая ящерку, дремлющую на сгибе руки… а потом замер как вкопанный.

– Ты кто? – спросил он настороженно. – Как будто бы Алар… но не совсем.

Рейна и Мэв медленно брели по пустыне и взбудораженно переговаривались: не то ругались, не то мирились, не то плакали, а может, всё одновременно; тхарги лениво тащились за ними, связанные одной верёвкой. Тайра остановилась, не доходя ста шагов, и принялась вытряхивать песок из волос – впрочем, она и не могла увидеть то, что заметил Киар.

Движение потоков морт, их напряжённость и цвет – всё то, что отличало одного киморта от другого.

Не торопясь с ответом, Алаойш выпростал из-под рубахи гладкий камень на длинном шнурке. Тёмный и мёртвый прежде, нынче он переливался и сиял – почти как звезда спутника, но всё же иначе. Воспоминания не вернулись совсем, они словно бы оставались за толстой стеклянной стеной, местами помутневшей, и иные из них были совсем тусклыми и размытыми, а другие, наоборот, горели. Однако образы и мысли не переполняли голову, рассеивая внимание, как в последние годы, а сознание прояснилось.

Стало легко.

– Может, и не совсем, – улыбнулся он в ответ. – И всё же это по-прежнему я.

Киар отступил на полшага – так, что его плечо коснулось плеча Илки – и сжал ящерку-садхам чуть сильнее.

– И как теперь тебя называть?

– Хочешь – Алар, – ответил он. – А если хочешь – Алаойш Та-ци. Разницы-то, как ни рассуди, нет.

– У тебя теперь глаза зелёные.