И промолчать бы Конде, но в душе вскинулась обида за Лихого. Да как он смеет оскорблять его?! За что?! Из-за того, что она ждала не его, а другого? Весь ужас перед разъяренным демоном схлынул мгновенно. «Не убьет же он меня!» — фыркнула про себя девушка, а вслух высказала Эзраэлю, смотря прямо в полные гневного огня чернющие глаза:
— Лихой не сволочь. Да, я хотела видеть его.
Её слова подействовали, как удар хлыста по лицу, только стократ сильнее. Боль, потому что в её взгляде и голосе не промелькнуло даже неприязни, а одно только ледяное равнодушие к нему. Обида и уязвленное самолюбие, потому что она предпочла ему другого. И кого! Эту собаку бешеную, с кличкой вместо имени! Волчонка брехливого, которого, видать, даже породившая его сука на улицу выбросила, чтобы он к папе убирался! Эту погань бандитскую! И, наконец, ярость от нахлынувшего осознания. Эта мразь уже не раз была здесь! Трогала его Конни! Обнимала его Конни! Целовала его Конни!
Одержимый не перекинулся в демона, однако и все человеческое в нем разом исчезло. Одним рывком он бросил девушку на кровать и накинулся, как коршун на добычу. Цепкие пальцы нещадно изодрали одежду, как рвали бы когти хищника шкуру жертвы, руки лихорадочно отбрасывали куски ткани в стороны и шарили по голому телу, а глаза сверкали сумасшедшим блеском. Рай не слышал визга Конды, не замечал её тщетных попыток сбросить его с себя, даже не видел её слез. Принц вдыхал запах страсти, исходящий от её шелковых волнистых волос, как наркотик, а от прикосновений к обнаженной коже пьянел вернее, чем от самого крепкого вина.
— Рай… Рай, ну пожалуйста… — хныкала девушка, испугавшись того, что сейчас должно было произойти, куда больше смерти.
Но демон и на имя свое не откликался, только издавал какие-то странные, не человеческие звуки, больше всего походящее на ворчание довольного зверя. Конда почувствовала, как ногу в истерзанном чулке обдало ночной прохладой из-за отброшенного обрывка нижней юбки и как мужская рука подхватила её под коленкой, чтобы отвести в сторону.
— Ты чудовище! — из последних сил выкрикнула она. — Я тебя ненавижу!
А в следующий миг все закончилось, так же внезапно, как и вспыхнуло. В затылок Эзраэлю, никак не отреагировавшему на заявление возлюбленной, прилетел сдвоенный поток Светлой и Темной магии, и принц, не будучи готов к удару со спины, без чувств рухнул прямо на Конду. Как в тумане она видела, как её выудили из-под Эзраэля ласковые руки и прижали к другой груди, не такой широкой и крепкой, но родной.
— Тихо — тихо, маленькая, — нашептывал на ухо голос Ада. — Все хорошо, ничего страшного не произошло. Он ведь ничего не успел тебе сделать?
Кандида только и могла, что молча мотать головой, словно бессловесная кукла, но брат больше от неё и не требовал. Девушка безучастно следила за тем, как он разбудил спящую богатырским сном у дверей её покоев стражу, наорал за пренебрежение своими обязанностями, хотя, сказать по правде, даже если бы они не спали, все равно бы ничего не услышали через полог тишины, который Конда всегда накидывала на ночь на свою спальню, как обескураженные воины выволакивали так и не пришедшего в себя Одержимого принца прочь из её комнат и, вероятно, потащили в темницу. Её хватило только на то, чтобы самостоятельно переодеться в ночную рубашку и забраться в кровать. Завернувшись в одеяло, девушка хотела прикрыть глаза и попробовать задремать, хотя прекрасно понимала, что навряд ли сможет отдохнуть после всего случившегося, но тут на край её ложа присел Синдбад.
— Милая моя, — нежно протянул «золотой бастард», осторожно пропуская между своих изящных холеных пальцев прядь её волос, — я пришел попрощаться с тобой.
— Что? — непонимающе пролепетала Конда, изумленно глядя прямо в его небесно-голубые, ангельские глаза.
— Сегодня ночью я уезжаю из столицы. Надолго.
— Но… но зачем, Ад?!
Зачем? У него были причины. Первая, более существенная и побуждающая к действию, состояла в том, что с самого своего появления в Веридоре Тейша практически каждую ночь приходила к нему, а он, наплевав на то, что это жена его брата, спал с ней и после каждой бурной встречи «расплачивался» с ней пузырьком с маграствором. Как выяснилось, она была менталисткой, а значит, могла превратить безобидное зельице в сильнейший дурман, действующий едва ли не лучше аркана подчинения. Того, сколько она у него «заработала», хватило бы на полстолицы. Синдбад так и не признался в этом ни отцу, ни тем более Раю с Кондой, однако уровень опасности понимал и поэтому выбрал самый надежный выход из ситуации — валить. Вторая причина вытекала из первой: такое количество дурмана не может кануть в небытие, да и, судя по покушению Лолы на него, заговорщики в стенах королевского дворца. Сама ли эта служанка или же кто-то другой, не важно. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что намечается. Судьба сама подкидывает ему шанс еще раз выступить спасителем сестры, не дурак же он, чтобы упускать его?
Естественно, свои истинные намерения «золотой бастард» разъяснять не стал, но ответил только правду: