Веридор. Одержимый принц

Облокотившись локтями на подоконник и любуясь бархатным черным небом с россыпью блестоек — звезд и растущей луной, тонкой, как серп, Кандида думала о сегодняшнем утре, а именно — вспоминала свою победу в отборе Истинного Наследника. Использовать Дар Обольщения было выгодно хотя бы потому, что о нем знал только дядя Джанго и, возможно, еще отец. Никто другой ожидать такого на испытании не мог, а следовательно, даже если бы догадался, что голос чарующий, не смог бы ничего противопоставить ей. А ведь возможность была. В глубине души Конда очень переживала, что пока так и не научилась быстро активировать свою магию. Если с арканом подчинения она могла возиться хоть полдня, торопиться было некуда, то от того, как быстро подействует песня, зависела её победа. Ей просто повезло, что демон Эзраэля не воспринял её Обольщение как потенциальную опасность и не защитился. Что же касается человеческой натуры, то братья узнали её голос и первые семь секунд слушали без какого-либо магического эффекта, и только потом Обольщение начало действовать. Дядя объяснял, что Дар Менталистики — редкий и ценный, но маги этого профила востребованы не так, как, например, стихийники или темные, поскольку возможность управлять чужим разумом далеко от боевых искусств. Конечно, можно набрасывать арканы подчинения или просто сдавливать мозг врага, но суть в том, что один менталист может противостоять только одному человеку и успех в битве зависит именно от скорости активации заклятий. А Обольщение — это своего рода усовершенствованный вариант аркана менталиста — пение поражает не одну жертву, а всех, кто попадает в радиус действия, а большой он или маленький, зависит, опять же, от умений. Как бы сильно правда ни била по самолюбию, следовало признать, что её Дары развиты крайне слабо, и на испытании ей всего лишь повезло и ничего боле. Она даже аркан подчинения смогла накинуть на Эзраэля только потому, что он сам позволил ей! Пообещав самой себе в ближайшем будущем дополнить умение составлять хитрые планы развитыми во время постоянных тренировок магическими способностями, Кандида переключилась на более приятную тему для размышлений — на третьего участника отбора, добравшегося до последнего этапа, но не выступившего против Жестокого короля.

Лихой! Конда была уверена, соперником Одержимого принца был он! А кто же еще? Ад обещал ей отказаться от участия в финальном поединке. Гвейн не стал бы петлять от Эзраэля и бить по нему одной лишь магией, а ввязался бы в ближний бой. Хоть его ятаган намного легче двуручника демона и на первый взгляд шансов на победу не имеет, еще вопрос, кому первому удалось бы поразить противника точным ударом в сердце. Не зря не только по всему Веридору, но и за пределами королевства гремела слава первенца Кандора Жестокого как непобедимого воина, достойного своего отца. А дядя Джанго не проиграл бы Эзраэлю, да и ей тоже! Конечно же, это был Лихой! Устроил все так, чтобы ни дядя, ни Гвейн не явились в Летнюю резиденцию, а сам пришел, чтобы помериться силами с Эзраэлем и после окончания отбора увидеться с ней. И стребовать награду за то, что внес свою лепту, надо сказать, весьма значительную, в её победу.

В подтверждение бродящих в голове мыслей, от которых щеки алели, как благоухающие в саду под окном нежные бутоны роз, сильные мускулистые руки стальным кольцом обвили её вокруг талии и притиснули к крепкой мужской груди так близко, что Конда почувствовала жар, исходящий от тела ночного гостя. Нисколько не испугавшись того, что не расслышала его кошачьих шагов, и прижавшихся к оголенной шее горячих обветренных губ, девушка чуть наклонила голову набок, чтобы мужчине было удобнее целовать её, и нежно прошептала его имя в мягкий полумрак, разгоняемый редкими свечами в комнате:

— Лихой…

Реакция последовала незамедлительно, но совсем не такая, какую ждала Кандида — её резко крутанули, поворачивая спиной к окну, и больше не обнимали, а скорее сдавливали в железных тисках. Она хотела было возмутиться этой грубостью, но проглотила собственные гневные слова, встретившись с горящими ненавистью глазами Эзраэля. Так он смотрел на приговоренных к смертной казни министров и советников, посмевших поливать грязью его погибшую мать, перед тем как искромсать их собственными руками. Смуглое породистое лицо, которе Конда с первой встречи признала красивым, исказилось дикой яростью, губы презрительно кривились, а пальцы, после которых поутру однозначно появятся синяки, казалось, готовы были стиснут её плечо до хруста ломающихся костей. В эту минуту Эзраэль был страшен, действительно страшен, до подгибающихся коленей, до трясущихся рук, до слез из глаз, но Конда была настолько ошарашена тем, что перед ней предстал вовсе не тот, кого она ожидала увидеть, что лицо её не дрогнуло ни на миг. Её безразличие и молчание подлили масла в огонь: злость уже не горела, она полыхала в сердце демона, грозясь окончательно затмить рассудок и выплеснуться наружу.

— Кто? — едва сдерживая глухой рык, прохрипел Эзраэль. — Ты звала этого… эту сссволочь?…