Верь мне!

— Он собирался изукрасить меня так, чтобы каждый знал… — Элисон задержала дыхание от очередного приступа боли и продолжала. — Если он не мог… тогда чтобы никто не… Он сделал это, чтобы унизить, растоптать меня, чтобы я умоляла его… — она глядела невидящим взором и говорила тусклым безжизненным голосом. — И я умоляла. Я ползала у его ног… как животное… я умоляла его.

У Зекери сдали нервы. Он не мог больше ее слушать. Он не хотел слышать даже то, что уже было произнесено. Он хотел спрятать, вернуть все слова и горечь ее голоса назад в ящик Пандоры. Он хотел ничего не знать наверняка, а разрабатывать в своем воображении версию, по которой бы эта женщина не страдала, не кричала от боли, не молила на коленях вонючего ублюдка пощадить ее. И он, чтобы поставить все точки над «i», подвел итог услышанному.

— Он изуродовал тебя, потому что был импотентом.

Обычное дело среди садистов, особенно опасных садистов. Ей еще повезло, она осталась живой.

— Да, он был импотентом! — Элисон вспыхнула. — Он пытался… а когда не смог, он напился и… я не хочу рассказывать тебе об этом! — резко оборвала она себя. — Он собирался убить меня.

Он довел ее до края, и она чудом уцелела.

— Ты права, — отозвался Зекери, — я не сомневаюсь, что в конечном итоге он собирался убить тебя.

И он нарочно перевел разговор на события последнего времени.

— Сколько курсов лечения пришлось тебе пройти?

— Что? — переход на другую тему был для нее слишком резким.

— Ты же занималась лечением обожженной кожи. И сколько курсов ты прошла?

Наконец она прекратила свое нервное раскачивание.

— Только один. Доктор говорит, что, возможно, понадобится еще три.

— А что, ожоги слишком глубокие и их невозможно загримировать? — он спросил, не подумав. Подобного рода процедуры очень болезненны, а он стремился перевести разговор на предмет, менее всего травмирующий ее.

— Мне нужно, чтобы шрамы совсем пропали, — сказала она жестко.

О Господи, Кросс, конечно, ей надо полностью избавиться от них! Он, наконец, понял, что случилось с ее карьерой.

— Вот почему ты ушла из бизнеса!

— Когда моя мать умерла, это уже не имело для меня никакого значения.

Элисон содрогнулась при воспоминании о давящей атмосфере секретности, о судебном процессе, об оскорбительных письмах, о давлении на ее мать. Куда бы она ни обратилась, — везде ее встречало праздное любопытство и ханжеская подозрительность. Единственного, чего ей удалось добиться, — это запрещения публикации подробностей судебного дела.

— Джейк поместил меня в клинику. Я вышла оттуда пять месяцев назад.

— Джейк? — Зекери почувствовал укол ревности. Настоящей ревности. Он читал о такой ревности только в книгах. Это чувство ударило ему в голову. А ведь говорила, что незамужем! Но, конечно, в ее жизни были мужчины. По крайней мере, хотя бы один.

— Кто такой, этот Джейк? — он старался, чтобы вопрос прозвучал как бы невзначай, но сам следил за ее реакцией с ледяным вниманием.

— Джейк?.. — она не могла сформулировать, кто был для нее Джейк. Джейк в то тяжелое время, как и сейчас, был для нее все, был сама жизнь. Но Элисон вдруг осознала, что в течение нескольких дней ни разу даже не вспомнила о нем! Она встала и заковыляла к своему рюкзаку.

— Я не хочу больше говорить на эту тему, — недовольно сказала она. — Я ответила на все вопросы, на которые собиралась ответить.

Разговор был окончен.

Он поверил каждому ее слову и был удовлетворен ее искренностью. В ее голосе звучали сила и самообладание. Это было очень хорошим признаком! Он выведает все о Джейке попозже. Сейчас, по мнению Зекери, Элисон находилась в достаточно хорошей форме, чтобы услышать о событиях вчерашнего вечера.

— Послушай, Чикаго, мы должны еще кое-что выяснить.

Он оперся локтем на камень, а она неохотно обернулась к нему, готовая слушать.

— Ты помнишь тех негодяев, которые преследовали нас?

Она вопросительно взглянула на него. Неужели им удалось схватить Зекери в тот вечер?

— Я встретил одного из них вчера в хижине старика, — он вынул пистолет из-за пояса и, заметив ее испуганный взгляд, покачал головой и поспешил успокоить Эдисон. — Нет, не то, что ты подумала. Я только связал парня ремнем и оставил там, на месте. Хотя, конечно, надавал ему тумаков за старика.

— Меня не волнует, что ты сделал с ним, — сказала Элисон приглушенным голосом. — Что со стариком?

— С ним все в порядке. Он рассказал мне, что до ближайшей деревни два часа ходьбы, но телефон есть только в Сан-Румсе.