Верь мне!

Голая и беспомощная… Охваченная невыразимым ужасом… Элисон молчала, лихорадочно пытаясь справиться со страшной болью в желудке, не давая ей парализовать свои чувства и способность мыслить. Как тогда на ферме.

Он решил не давать ей передышки, заставив говорить дальше.

— Он еще в тюрьме?

Она пришла в себя.

— Да.

Она не знала, что ей так больно будет рассказывать ему все это. Так мучительно больно.

— Ему осталось еще шесть лет, — прошептала она. Пока его не освободят под честное слово — условно.

Зекери был неприятно поражен и не мог удержаться от нового вопроса.

— Как же так вышло, что он получил только восемь лет? Он не применял оружия? — Это было единственное объяснение, которое Зекери мог себе представить.

Душная волна страха захлестнула Элисон, волна страха в океане физической боли.

— Он сказал на суде, что мы принимали наркотики и что это была моя инициатива… И ему удалось убедить всех, — она сурово глядела на Зекери, ожидая его реакции на свои слова. — Да, он принимал наркотики. Но не я! Я не принимаю наркотиков! — ее голос сорвался, она почти кричала в ярости неотомщенной обиды и унижения. — Случайное знакомство. Так он назвал это на суде. Он сказал, будто бы «снял» меня, потому что я сама набивалась к нему в гости. И принесла с собой наркотики. И вообще за ним до этого не числилось подобных дел. Вот так… все это приняло для меня дурной оборот, — она все еще медленно раскачивалась. — Я не могла доказать, что он говорит неправду. Он утверждал, что совершал все в беспамятстве. К тому же он был офицером полиции с незапятнанной репутацией. Я не смогла ничего доказать! — ее голос снова начал вибрировать на верхних нотах. — Он сказал, что прижигания сигаретами — тоже моя инициатива. Будто я с извращенными сексуальными наклонностями, мазохистка. И кое-кто из присяжных принял это за чистую монету… поверил ему.

Она внезапно умолкла, встала и бросила полено в огонь. Столб искр взметнулся над костром высоко под своды пещеры.

— И я попала в клинику, как он и предсказывал мне, — грустная усмешка. — Он так и говорил на суде: она попадет в психушку. И я попала.

Она вернулась на место с глазами полными слез, яркий огонь костра освещал влажные следы на ее щеках, соленые капли скатывались вниз на воротничок рубашки.

— Своей ложью он убил мою мать.

У Зекери было жуткое чувство, что время остановилось, и он должен снова запустить его ход.

— Ты попала в клинику, когда умерла твоя мать?

Элисон, закрыв глаза, опять начала раскачиваться на месте. Зекери встал и направился к ней. Услышав его шаги, она сказала мягко, но решительно.

— Не смей. Не смей, слышишь.

Тогда он подошел к костру. Сердце его щемило, ему было больно за нее. Помешав угли, Зекери подбросил охапку веток, и сел, наблюдая за выражением ее лица, освещенного языками пламени.

— Да, у тебя серьезные причины ненавидеть копов…

Ему было жарко от стыда за ублюдка, который опозорил свой мундир, и Зекери страстно мечтал о возмездии.

— Ты боялась меня, правда?

Ответом ему было красноречивое молчание.

— Ты до сих пор еще боишься меня…

Черт бы побрал этого сукина сына!

После паузы он услышал тихое:

— Да.

Она почувствовала облегчение от самого факта признания.

Элисон заметила также, что по мере того, как она раскрывается Зекери, пересказывает вслух свою историю, она снова обретет твердую почву под ногами, успокаивается, расставаясь постепенно со своими страхами.

— Я клянусь Господом Богом, что никогда не сделаю тебе больно, — вина за синяк на ее лице все еще мучила его. Он уже умудрился сделать ей больно…

— Я знаю, но это не зависит от меня. Я не могу объяснить. Я знаю, что ты мне не причинишь ничего плохого. Знаю, но не верю…

И все-таки она знала — это было уже много. Элисон чувствовала где-то в самой глубине души, что ее ночным кошмарам приходит конец.

— Сейчас, когда я поближе узнала тебя, все изменилось. Но я все еще боюсь.

Это была правда. Совсем запутавшись в своих противоречивых чувствах, она разразилась рыданиями, размазывая слезы по лицу и оставляя на щеках грязные — от выпачканных в саже ладоней — следы.

— Почему он жег твою кожу? — начав задавать вопросы, Зекери уже не мог остановиться. Он должен все знать. Он не хотел больше никогда в жизни возвращаться к этому разговору. Но сначала ему надо выяснить все до конца.

Она тяжело вздохнула. Ее изуродованное плечо саднило и ныло, а желудок снова сдавили спазмы. Элисон прислонилась спиной к холодному камню. Почему он не промолчал хотя бы об этом?

— Он сказал, что я ш-шлюха, — она сделала усилие над собой, чтобы произнести это слово. В первый раз Элисон сумела выговорить его вслух. — Он сказал, что все вокруг должны знать об этом. Он наказывает меня за то, что я зарабатываю деньги своим телом… Я позволяла мужчинам снимать меня обнаженной… за деньги.

Элисон чувствовала, что у нее хватит сил все до конца рассказать ему. Она снова испытала приступ жестокой боли, почти нестерпимой, и опять начала раскачиваться из стороны в сторону.