Венедикт Ерофеев и о Венедикте Ерофееве

Потолкавшись в отделе винном,
Подойду к друзьям-алкашам,
При участии половинном
Побеседуем по душам…

Но есть, как кажется, и более глубокий смысл. Рефрен песни (которая «полуговорится-полупоется»), звучащий с некоторыми вариациями от части к части: «…Бойтесь единственно только того, Кто скажет: „Я знаю, как надо!“», – нет сомнения, что для Ерофеева эта тема была чрезвычайно важна, и в разных обличиях она присутствует в книге не один раз. Может быть, наиболее открыто слышна она в известных пародирующих Ленина словах:

Я остаюсь внизу и снизу плюю на вашу общественную лестницу. Да. На каждую ступеньку лестницы – по плевку. Чтобы по ней подыматься, надо быть жидовской мордой без страха и упрека, пидором, выкованным из чистой стали с головы до ног. А я – не такой.

Таким образом, на смену откровенному пародированию приходит более сложная игра на явно симпатичных автору текстах, которые к тому же ставятся в прямое соседство с безусловно авторитетными в мире Ерофеева Пушкиным (не тем, который оболган и высмеян школьной программой, а подлинным) и Шекспиром.

Но Ерофеев опирается не только на высокую русскую поэзию прошлого. В тексте можно обнаружить его достаточно недвусмысленную реакцию на современную литературу, причем читатели-современники книги могли воспринимать это как едва ли не кощунство, поскольку он непосредственно затрагивал «священных коров» интеллигентского общественного сознания 60‐х годов. Хочется сразу оговориться, что, несколько иронически отзываясь об этом типе сознания, мы вовсе не отрицаем и собственной к нему принадлежности или хотя бы сильнейшего влияния, которое оно оказывало как в те годы, так и позже.

Нам представляется, что одним из постоянных объектов полемики на протяжении существенной части поэмы является проза и критическая позиция журнала «Новый мир» эпохи Твардовского и, прежде всего, ранняя проза В. Войновича, которая как раз в то время была в центре многочисленных критических споров. Так, откровенной пародией на нашумевшую повесть «Хочу быть честным» является весь долгий по масштабам поэмы эпизод с назначением Венички на должность бригадира со всеми сопутствующими обстоятельствами. Полная параллельность изображения обстановки на стройке и на кабельных работах и принципиальное различие в общих итогах (вынужденно полуоптимистическое у Войновича и гротескно-безнадежное у Ерофеева) подчеркивает тот факт, что Ерофеев не принимал даже наиболее смелых попыток найти компромисс между «соцреалистичностью» и правдивостью, заведомо для него обреченных на поражение. Не случайно ведь и то, что в первых повестях и рассказах Войновича выпивка является довольно заметным мотивом, особенно выделявшимся читателями, что превосходно чувствуется по пародии Л. Лазарева, С. Рассадина и Б. Сарнова:

То ли его сквозняком прохватило, то ли он выпил лишний стаканчик абсенту, большую партию которого намедни завезли в сельпо ‹…› Поспорили на пол-литру мездрового клея… ‹…› «Беги, Дементий, за мездровым клеем». А он: «С какой это радости мне за мездровым клеем бечь?» ‹…› Он зашел в чайную, заказал два по сто пятьдесят абсенту…»[895] –

это все на одной странице пародии.

Вообще, по нашему мнению, «Москва – Петушки» является отчасти пародийной репликой на две первые публикации Войновича в «Новом мире» – повесть «Мы здесь живем» (1961, № 1) и «Два рассказа» (1963, № 2). Параллели с первой повестью есть как текстуальные, так и ситуационные. Например, эпизод, когда двое персонажей после выпивки отправляются домой:

…Тюлькин валился на Гошку, мешая править. Гошка время от времени отталкивал Тюлькина плечом ‹…› Тюлькин проснулся.

– Гошка, ты?

– Я.

– А… а куда… ты меня везешь?

– В Поповку.

– В Поповку? А… поворачивай обратно ‹…› У меня… в городе… баба осталась. Я у ней ночевать хочу. Поворачивай[896].

Кажется, нет смысла объяснять, что этот эпизод связан со всем путешествием в Петушки и неожиданным для героя возвращением опять в Москву.

Очевидная же текстуальная перекличка обнаруживается в рассказе дедушки Митрича, а также комментариях к нему Черноусого и некоего неизвестного: