Но не только пародия на историко-революционные мотивы поэзии и поэтической песни тех лет характерна для Ерофеева. Так, например, слова: «…ладно, потом вспомню… Женщина плачет – а это гораздо важнее», которые возводятся комментатором к ситуациям женских страданий у Достоевского (С. 86–87), могут быть восприняты не только в этом качестве. «Женщина плачет» – точная цитата из «Песенки о голубом шарике» Булата Окуджавы, где куплеты единообразно начинаются: «Девочка плачет… Девушка плачет… Женщина плачет… Плачет старуха…»[888] Предельно серьезная песня на минуту как будто врывается в повествование и переводит его на краткое время в серьезный план (но для того, естественно, чтобы тут же фарсово переиначить ситуацию). Предположение это выглядит тем более вероятным, что бытование песен Окуджавы в окружении Ерофеева зафиксировано не только мемуарами (Из воспоминаний И. Авдиева: «Андрей Петяев играл на гитаре, и мы пели запрещенного Окуджаву»[889]; хотя упоминание относится ко времени еще до знакомства с Ерофеевым, оно показательно), но и его собственными текстами. Так, в дневнике 1973 года существует запись, которую публикатор комментирует так:
Рыжеволосую красавицу жену в Петушихинских пределах вдруг решил отнять директор школы ‹…› Венедикт был бы не Венедикт, если бы не просмаковал горечь этой беды до дна. В дневнике только краткая запись: «Когда мне невмочь пересилить беду» и «Позарастали стежки-дорожки»[890].
Соседство песни Окуджавы с народной в контексте описания тяжелых переживаний делает вполне обоснованным предположение, что и в поэме другая песня того же автора могла быть упомянута в сходных обстоятельствах.
В этом же контексте весьма интересен конец главы «Воиново – Усад», который, оказывается, насыщен цитатами из стихов-песен конца шестидесятых годов. Начинается это с фразы: «Как сказал Саади, будь прям и прост, как кипарис, и будь, как пальма, щедр». Центральная часть этой фразы полностью укладывается в правильный стихотворный размер (сочетание четырех– и трехстопного ямба), что заставляет поискать какие-либо и лексические параллели с известными стихами.
Прежде всего, конечно, бросается в глаза «как сказал Саади», что почти точная цитата из Пушкина: «Иных уж нет, а те далече, как Сади некогда сказал» («Евгений Онегин», глава восьмая, строфа LI). Но есть тут и еще одна цитата, уже не столь заметная:
Может быть, имеет значение и то, что на эти стихи была написана «гитарная» песня Александром Дуловым. Кстати уж отметим, что ранее, в главе «Реутово – Никольское» есть еще одна отсылка к этому же тексту Бродского: «Помолитесь, ангелы, за меня. Да будет светел мой путь, да не преткнусь о камень, да увижу город, по которому столько томился». Здесь вообще библейское «да не преткнусь о камень» оправлено двумя цитатами из Бродского. Вторая, более скрытая – «Да не будет дано умереть мне вдали от тебя…» (из стихотворения «Стансы городу»[892]; «по которому столько томился»), конечно же, это общая тема для многих стихов Бродского, в том числе самого тогда известного «Ни страны, ни погоста», а также воспоминание о его собственной судьбе ссыльного.
Но тут же, прямо рядом, чувствуются параллели с песнями Александра Галича, чрезвычайно в конце шестидесятых популярными. Так, «невеститься тебе уже поздно» довольно редкостным словом заставляет вспомнить галичевское: «Люська-дура заневестила, Никакого с нею слада!», да и вообще вся ситуация, когда к герою обращаются то как к ученику, то как к «милой страннице», то как к старшему лейтенанту, провоцирует вспомнить из того же «Фарса-гиньоля» (кстати сказать, название весьма подходящее для книги Ерофеева): «На одни, считай, учебники, Чуть не рупь уходит в месяц!»[893]; но еще более очевидно и убедительно сходство в будто бы шекспировском пассаже: «Что-то неладное в мире. Какая-то гниль во всем королевстве, и у всех мозги набекрень».
Парафраз Шекспира комментарием объяснен, но не отмечены почти идеально процитированные слова Галича: «Вижу – что-то неладно в мире, Хорошо бы заняться им»[894]. Вообще, можно полагать, что «Глава, написанная в сильном подпитии» из «Размышления о бегунах на длинные дистанции» («Поэмы о Сталине») А. Галича явственно отзывается в «Москве – Петушках», прежде всего, самим названием и последней частью, описывающей общее состояние героя: