Вельтаншаунг. Уровень второй

И если бы я даже расстрелял мирную экскурсию, все эти люди просто бы растаяли, потому что, на самом деле, физически они находились в другом месте.

Похоже, фашисты создали такие фильмы, просмотр которых имеет эффект присутствия внутри действия. Все зрители – загружаются в некую временную среду и становятся соучастниками событий. Они ощущают все реально и даже могут умереть от испуга.

Вот только откуда я это могу знать? Я все еще не покинул территорию замка? Меня несет по временной петле, чтобы выкинуть назад? Я, как подсеченный карась думаю, что вот-вот сорвусь с крючка, а на деле – обречен?

Я сконцентрировался, ткнул в мерцающую силовую преграду дулом автомата. Оружие прошло на ту сторону. Это было удивительно.

Однако, стоило мне приблизить руку, как меня снова дернуло электрическим разрядом.

Эта штука не пропускает живых. Вот незадача!

Но экскурсанты ведь как-то прошли! Или они фантомы, или эта штука отключается. И выяснить это можно только у запертого мной в кладовке увальня!

Секунда, и я уже мчался обратно за охранником, которого так беспечно запер в каморке.

Запыхавшись, я отшвырнул швабру, рванул дверь на себя и увидел толстяка, вскочившего с пола и растерянно моргающего.

– Ну что, Ганс, побегаем?

– Вы решили взять меня в заложники? – удивился немец. – Я вас совсем не разумею.

– Важно, чтобы я сам себя понимал. – буркнул я.

Про силовое поле я тактично промолчал. Если этот тип пройдет сквозь невидимую преграду, то он – иллюзия и потому – неуязвим. Но можно проскользнуть вместе с ним, уцепившись за его руку. Попытаться-то стоило.

А если нас обоих отшвырнет, тогда придется искать волшебный рубильник. Такая штука не может быть магической, основанной на чертовых заклинаниях. Это явно машина, работающая на электричестве. Нужно будет лишь обесточить ее. Да еще так, чтобы самому не поймать смертельный заряд.

– Швидче, пан Ганс. – покрикивал я на пленника, зачем-то по-прежнему отыгрывая перед всем миром свою шпионскую легенду засланного польского казачка.

Если честно, то, предполагая, что меня перенесли во времени, я, все-таки, в душе, в это не верил. Слишком уж приторно-беззаботным был тот мир, в реальности которого меня пытались убедить.

И вот мы опять на волшебной границе.

– Эй, Ганс, дай лапу, блин, на счастье мне!

Немец растерялся. Он воспринял это буквально:

– У меня есть заячья лапка, но она дома. Да и зачем она вам? Это сильный амулет, но он личностный.

Вот же попался умный человек! Похоже, он ничего не знает о Есенине.

– Руку, болван! – засмеялся я.

Сторож совсем растерялся. Осторожно протянул мне пальцы и почему-то зажмурил глаза. Губы толстяка шептали молитву, а лоб покрылся испариной. Он боялся меня, словно я сейчас отрублю его ладонь и приставлю к тайному замку. Наверняка, такие сейф-двери здесь уже есть.

– Да что ты трясешься? – я сжал его руку мертвой хваткой. – Я немцами не питаюсь.

– Ты их по-другому используешь? – взвизгнул толстяк. – Сразу предупреждаю: я – не такой! К черту толерантность! Я буду защищаться!

Я не совсем понял последнюю тираду. Наверное, увалень боялся, что я стану к нему приставать, вот умора! Мне бы такое никогда и в голову не пришло. Возможно, всякие извращения в будущем – норма. Тогда зачем же мы умирали за такое вот, прости господи, всеобщее позорно-демократическое разложение?

– Не трясись. Мне нужно на ту сторону.

Немец опять не понял.

– Черт бы тебя побрал, Ганс! – заорал я, понимая, что сейчас только крик и выстрелы могут привести «помощничка» в чувство. – Если меня отбросит назад, а ты останешься один – беги к своим. Убивать я тебя не буду.

Я демонстративно отбросил назад автомат как можно дальше.

Сторож мотнул головой, внутренне собрался. И мы ринулись вперед.

На этот раз меня ударило гораздо сильнее и отшвырнуло дальше. Я зашиб локоть, не сразу смог подняться.

А Ганс стоял по ту сторону свечения и смотрел на меня, разинув рот. Он, вообще, никак не собирался спасать свою жизнь. Ту-у-упой!!! Да, немцы уже не те.

– Эй, террорист, – сказал вдруг Ганс, – что с тобой стряслось?

– Не видишь: споткнулся. – вздохнул я. – Глазки у меня пьяные, слепые. Ножки тонкие, худые. Вот и упал. А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все – хорошо!

– Типа, это – шутка? – догадался собеседник.

– Нет, – отрезал я, – суровая правда.

– Я понял! – просиял толстяк. – Ты слишком четко артикулируешь. Ты говоришь «зер гут», а не «зеа гут»[2]. Да и «эр» произносишь неправильно. Ты не жил в Германии. Акцент выдает славянина. Ты – шпион!

– Не прошло и полгода, а до страуса все уже и дошло! – вздохнул я. – Да, я прилетел, чтобы украсть из ваших подземелий сыворотку правды. Очень уж хочется ее вколоть некоторым политическим деятелям. А теперь долг патриота и гражданина зовет тебя, Ганс, вон отсюда.

– Я не могу бросить человека. Это не правильно.

Да-с, потомки немцев меня, однозначно, бесят. Видимо, не зря мы с такими вот фрицами и воевали.