Читаем Вельтаншаунг. Уровень второй полностью

Вельтаншаунг. Уровень второй

Андрей Никора , Валентин Валентинович Никора , Валентин Никора

– «Им – сто грамм». – задумчиво покачал головой собеседник. – А нам тогда почему «по пятьдесят»? Не порядок. Сдается, не простой ты человечище. И обувь твоя чудная. У немцев такой ни разу не видел.

– Ладно, не тяни. Давай знакомиться. Меня зовут Миша Зверев. Я обычный ученик.

– Блецкович. – протянул руку мой спаситель. – Приятно познакомиться. Я из польской армии. Говорю и по-русски, и по-немецки, и по-английски. Выполняю секретную миссию. Сейчас служу английской короне. Мы с англичанами и русскими одинаково ненавидим фашизм.

– Ух, ты!

– Чего: ух, я? – Блецкович оглядел свои руки. – Шалишь, брат Зверев! Плавников и чешуи не вижу, значит – не щука. Ну, никак не получится из меня уха.

– Ты тот самый легендарный Блецкевич?! – я был в шоке.

– По-любому, ты меня с кем-то путаешь. Мне до знаменитого как пешком до луны. – пожал плечами мужчина. – Мало ли однофамильцев?

– Точно, ты ведь не слышал, что о твоих подвигах у нас знает каждый карапуз!

– Ладно, не юли. – Блецкович улыбнулся. – Я видел уже такую обувь у людей в тоннеле. Там вы победили Гитлера и нацизм. В настоящее время, прямо сейчас, это физически невозможно, но в будущем, думаю, неизбежно, как смена дня и ночи. Ты оттуда, из того мира: об этом свидетельствуют и твоя одежда, и речь. Не знаю, как ты проник в настоящее. Тем более не понимаю, почему ты не знаешь немецкого языка. Но вывести тебя туда, где живут люди такие же, какты, из будущего, – это мне под силу.

– А почему ты решил, что те, другие – из будущего?

– У них давно сколоты свастики. Меня они приняли за актера, изображающего сценки из далекого прошлого. Там были туристы, наверное, американцы, потому что их английский был каким-то примитивным. Может быть, конечно, ты отбился от своей группы. Вы же без гидов и переводчиков никуда не ходите. Ты, Зверев, отстал от своих?

– Честно?

Блецкович пожал плечами, мол, все равно.

– Я никогда не был в Германии. Я сидел у себя дома за компом. А потом – хлобысь – и провалился сюда.

– Занятно. – Блецкович подмигнул. – Закомпом – это город или деревня?

Я растерялся:

– Скорее – образ жизни. Ну, это электронный механизм. Даже не знаю, как это объяснить. Ну, кино такое внутри ящичка, которое ты сам можешь менять, как считаешь нужным.

Блецкович недоверчиво покосился:

– Сколько фильм не смотри, ничего от этого в нем измениться не может. Разве что пленка порвется и выпадет несколько кадров. А где ты живешь в России?

– На самой границе Сибири и Урала.

– Эк, тебя, мил друг, занесло. – Блецкович размял плечи. – Что, возвращаем тебя назад?

– А если это не тот виток времени, из которого я выпал?

– Типа, почему ты здесь, а не в России? – Блецкович кивнул головой. – Именно поэтому я иду с тобой. Нужно убедиться, что все хорошо. А потом я вернусь назад. Долг – превыше всего.

– Спасибо.

– Да не за что. Сам же сказал: я – легендарный. Как там Пушкин писал: «Гений и злодейство – несовместимы»!

Мне стало стыдно. Я услышал это впервые.

Впрочем, Блецкевич из другого века. Сейчас Пушкин – это балласт прошлого.

Да и вообще, читать – скучно. Тем более классику. Там ведь никакого драйва. Одно нытье: Ах, блин, я несчастный студент, бабушку завалил, какой я бедный! Или: на последние деньги сшил шинель, а проклятые бандюки ее с меня сняли. Все, жизнь кончилась! Нет бы просто банк взять, без мокрухи. Или пацанов собрать, найти вора, научить его родину любить. Нет, нам вселенские муки на пустом месте подавай. Да, умом предков не понять. Никак.

– Ну что, Зверев, тряхнем стариной?

– Мне особо трясти-то нечем.

– И то верно. – усмехнулся Блецкович.

И мы начали спуск.

[1] Wasser! Gib mir wasser! – Воды! Дай мне воды! (нем.)

[2] Ах, белый замок в белом одиночестве!

Здесь залы голые пробила чья-то дрожь.

Готов кричать на стены, только ложь

укутала побег тоски пророчеством.

Но треснет небо магией времен!

Дрожащий замок. Станешь ты водой

моей тоски: и близкой, и родной…