Великий тес

Толмач мимолетно скользнул глазами по торговому человеку. На его неподвижном лице не дрогнула ни одна жилка, в глазах мигнула и пропала едва приметная тоска.

«Не так-то уж и сладко среди чужаков», — догадался Иван.

— Смотрите товар, торгуйтесь! — указал в сторону струга. И снова обратился к Бояркану, перебирая пальцами темляк сабли: — Отчего прошлый год моих людей прогнал?

Угрюм, поговорив с князцом, ответил громко и не так шепеляво, как при последней встрече. Теперь в его говоре появились что-то гортанное: будто русские звуки застревали в груди и он выхаркивал слова, как ненароком залетевшую в горло мошку.

— Твои казаки просить не умели! — перевел слова князца. — Требовали! Их было только трое. А у хубуна одних воинов больше сотни. Это несправедливо.

Иван спорить не стал. Рассерженно тряхнул бородой. Трое косатых молодцов с луками и колчанами за спиной разглядывали товар. Фрол и Семейка угодливо показывали все, что везли. Князец стоял, придерживая вороного жеребца, молча и беззлобно глядел на Ивана. Тот нетерпеливо спросил Угрюмку:

— Что звали?

Не обращаясь к князцу, толмач заговорил:

— Мы вернулись на родовые кочевья и воевали там с эхиритами. А они дали ясак Бекетову и нас злословили. Нашим воинам пришлось воевать со стрельцами. А они зааманатили Куржума, брата хубуна.

— Чем я могу помочь? — неприязненно скривил губы Иван.

— У нас мир. Мы дали ясак стрельцам. Хубун хочет вернуть брата, а вместо него послать его сына, своего племянника. Помоги сговориться с казаками. Какая им разница, Куржум-баатар в аманатах или его сын?

— Бекетовское зимовье на Оке кто сжег? — строго спросил Похабов, не отвечая на просьбу.

— Тамошние эхириты и сожгли. Те, у которых краснояры другой ясак и аманатов силой взяли.

Иван кивнул, сказал для Бояркана:

— Мы к Перфильеву идем. Тунгусы говорят, недалеко уже. Я поговорю с атаманом, если Куржум у него?

— Нет! Баатар на Тутуре-реке, в бекетовском зимовье. Там его стерегут стрельцы и много тунгусов Можеула. Он большой друг казакам.

Иван опять кивнул, показывая, что все понял. Спросил толмача:

— Что про Перфильева слыхал?

— Воюет! — Угрюм пожал плечами в шелковом халате. Глаза его нехорошо блеснули. — То с эхиритами против тунгусов и карагасов, то с тунгусами против них. Сделаете порядок, как был при мунгалах, — все будут довольны. Станете торговать — мир будет!

— Ты-то должен понимать, что государь и Бекетов с Перфильевым хотят всех помирить, — сердито щурясь, укорил Иван брата.

— Я-то понимаю! — бойко ответил Угрюм. — Они не понимают. Бояркан с Куржумом давали ясак, чтобы вернуться на свои кочевья. Аманкуловские роды и икирежи — давали, чтобы не пустить их туда. Царь тоже должен понимать, что его одаривают не за то, что любят, — толмач нехорошо усмехнулся непослушными, рваными губами. — С промышленными людьми и бурятские, и тунгусские мужики живут мирно. — Хоть бы и я.

— Да какой ты промышленный? — презрительно бросил Иван.

Лицо Угрюма покрылось багровыми пятнами. Резче обозначились белые рубцы шрамов. Он гортанно прошепелявил:

— Я вольный! Захочу — уйду и никто не остановит: ни хан, ни воеводы с атаманами.

В сказанном был намек на служилую зависимость Ивана. Он безнадежно вздохнул, не желая спорить, вскинул глаза на Бояркана, внимательно прислушавшегося к разговору.

— Может, и прав был кетский шаман? — пробормотал, пристально глядя ему в глаза.

Бояркан степенно заговорил:

— Голова от тела отлетает быстро. Родить и вырастить воина — дело долгое и трудное. На Тутуре с моим братом только три казака. Я бы разогнал их вместе с тунгусами, но они могут убить Куржума. Я скажу окинским бурятам, чтобы не нападали на казаков. Ты поедешь со мной на Тутуру и привезешь мне Куржума живым. Будет ли мир между бурятами, казаками и тунгусами, я не знаю. Но если мы с тобой будем помогать друг другу, между нами будет мир.

— Я поговорю с атаманом! — повеселев, согласился Иван. — Но сперва надо дойти до зимовья.

Трое косатых братов пересмотрели, перещупали товар у Семейки с Фролом, что-то купили, заплатив плохонькой рухлядью. Бояркан и вовсе не взглянул, что там выложили торговые люди. Угрюм сторонился своего бывшего дружка и не открывался ему. Семейка его не узнавал.

Двое молодцов усадили Бояркана на жеребца. Привязали бечеву к своим седлам и гужом потянули струг против течения реки. Как только скалы стали стискивать берега, они бросили казакам бечевы и зарысили объездным путем.

По слухам, Долгий порог тянулся верст десять. Солнце было уже высоко. Пройти его за день казаки не могли. Они соединились двумя стругами и заночевали в расселине, запалив костер из плавника.

На другой день бурлаки снова увидели пятерых всадников, переправлявшихся через реку среди камней и бурунов. Вода захлестывала коней по брюхо, местами подступала к самым седлам так, что всадники задирали ноги. Но они благополучно прошли брод. Он был им хорошо знаком.