Великий Аттрактор

Я тащу Джека по сраному сирийскому песку. Вертушка нас не дождалась. Впереди около 30 километров до базы. Радует, что боевики даиш остались посреди старых развалин далеко позади. Нас никто не преследует, если не считать проклятого солнца. Джек пытается помогать, но сейчас он практически без сил. Вместо правой ноги у него теперь развороченный шмоток мяса, из которого торчит раскрошенная кость. Я наложила жгут и самодельную повязку, но не думаю, что это сильно помогает. Джек уже потерял слишком много крови и периодически отключается от слабости и боли.

– Тебе надо бросить меня, – в который раз повторяет он, на минуту придя в сознание.

– Я же уже говорила тебе, что не бросаю парней.

– Точно, – пытаясь улыбаться своей белозубой улыбкой, шутит Джек, – Это они бросают тебя из-за твоего невыносимого упрямого характера.

Сейчас, покрытый кровью и потом, под этим испепеляющим солнцем он кажется ещё чернее обычного. Мы делаем короткую остановку в тени какой-то небольшой скалы. Я торопливо отворачиваю крышку фляги и даю Джеку хлебнуть. Он пьёт жадно, громко глотая и, почувствовав мимолётное облегчение, снова отключается. Чёрт! Будет обидно, если он склеит ласты на полдороги. Ещё неизвестно, сколько придётся идти по этим проклятым пескам, а половину воды я на него уже потратила.

Чувствую, как в крови повышается уровень вазопрессина. Влага начинает активнее удерживаться в организме, появляется какая-то уверенность и злость на весь окружающий мир. Я в очередной раз приподнимаю Джека и продолжаю тащить, скрипя зубами.

– Нет, врёшь, ниггер! Ты у меня здесь не сдохнешь. Только не здесь и не со мной, сука черножопая!

Джек пытается отталкиваться своей целой ногой и слегка улыбается, не открывая глаз. Так мы движемся ещё часа полтора или два. Грунт под ботинками становится совсем рыхлым и проседает с каждым шагом. Ноги вязнут в мелком песке. Прямой путь в пустыне не всегда самый короткий.

Напарник мне уже почти не помогает. Он наваливается на моё плечо сверху своей тяжёлой обессилевшей тушей и только бессмысленно стонет.

– Давай, ещё передохнём, хорошая моя… Давай передохнём.

– Некогда, Джек. Нам нельзя терять времени.

– Его ещё будет полно… Давай передохнём.

– Ну, хорошо, – соглашаюсь я, словно мешок приваливая напарника спиной к песчаному склону бархана, – Но только на 5 минут.

– Вот и хорошо. Вот и ладненько, – бормочет Джек, не открывая глаз.

– Будешь пить? Пей, – предлагаю я, но он вяло отмахивается рукой в ответ:

– Не хочу. Тебе нужнее.

Я пью сама, не считая нужным уговаривать этого упрямого ниггера. До базы остаётся около десятка километров. Неожиданно Джек начинает сдавленно смеяться.

– Что?

– Просто вспомнил. Ты рассказывала, как в детстве вы ходили в зоопарк.

– Да, иногда в приюте нам устраивали такие развлечения.

– И там, в зоопарке, был мужик, который фотографировал за деньги. Он таскал обезьяну на плече…

– Хочешь сделать совместное сэлфи? – смеюсь я.

– Лучше твоя мартышка тебе споёт, – отвечает Джек и, не дожидаясь моего одобрения, начинает петь, добавляя в голос наигранной хрипотцы:

Вижу зелень крон,

Куст роз густой.

Они цветут для нас тобой.

И я думаю вдруг: как хорош этот мир…

Вижу синь небес

Там облака

Днём пенье птиц. В ночи – сверчка.

И я думаю вдруг: как хорош этот мир…

Внезапно он замолкает.

– Забыл слова? – издевательски спрашиваю я.

– Я хотел сказать, что у тебя отвратительный упрямый характер, моя девочка…

– Ты это уже говорил.

– И я бросаю тебя…

– Перестань.

– Прости, что так вышло. Но дальше… Ты сама… – произносит он и замолкает, так и оставшись лежать на песке с запрокинутой головой.

Я бросаюсь к нему, но пульс на шее уже не прощупывается. Попытки завести сердце ни к чему не приводят. Я раздосадовано в последний раз бью в грудь напарника:

– Сука! Всё-таки ты сделал это… Сука…

На глаза наворачиваются слёзы, и в этот раз я не пытаюсь их сдержать, как обычно. Что-то внутри позволяет мне сейчас плакать. Какое-то время я сижу рядом, прижав к себе колени руками, и смотрю в пустоту. Солнце начинает опускаться к горизонту. Нужно собраться и идти, чтобы добраться до базы до темноты.

Я поднимаюсь и, пройдя сотню метров, всё-таки оборачиваюсь к бархану, за которым по-прежнему лежит неподвижное тело.

– Hit the road, Jack…

* * *

6:42. Я просыпаюсь. Чувствую, что физически полностью отдохнула, но так и не смогла избавиться от надоедливых эмоций. Тревожность постепенно нарастает вместе с чувством голода. Я готовлю себе большой кофе с сахаром и молоком и наполняю ванну.

6:57. Я пью кофе, лёжа в горячей воде и пушистой ароматной мыльной пене. Почему не бодрящий душ? Почему не зелёный чай? Была ли у меня свобода воли, чтобы сделать всё так, как обычно? Или, наоборот, для того, чтобы всё изменить? Или все мои действия просто определены моим внутренним состоянием, которое я не могу проанализировать?

– Чтобы на это сказала ты, сестрёнка?