В 1963 году Энди Уорхол переехал в новую студию в центре Манхэттена – здание заброшенной фабрики стало его новой мастерской, центром культурной жизни Нью-Йорка и настоящей Меккой для всех, кто мнил себя художником. Билл Нейм – бывший официант, ставший сначала (на очень недолгое время) любовником Энди и затем – на всю жизнь – его другом, покрасил стены серебряной краской под цвет париков Уорхола. В этой гигантской мастерской, названной «Фабрикой», царила необыкновенная атмосфера творческой вседозволенности, излишеств, наркотического угара и служения искусству. Здесь постоянно что-то происходило: кто-то рисовал, кто-то снимал, кто-то читал стихи, где-то обсуждали выставку или проводили мастер-классы. Говорят, какой-то чудак несколько месяцев не покидал здание Фабрики, – он медитировал, пытаясь найти смысл жизни рядом с Энди Уорхолом. Сам Энди был счастлив: в этом человеческом муравейнике он находил вдохновение, новые идеи (а нередко и чужие, которые он беззастенчиво выдавал за свои) и постоянное восхищение, которое тешило его самолюбие. Он ходил по Фабрике с диктофоном, на который украдкой записывал разговоры, и коллекционировал чужие проблемы – любой мог присесть на диванчик в одной из комнат и рассказать Энди все, что его беспокоило. За право быть рядом с Уорхолом обитатели Фабрики готовы были драться друг с другом до последнего – а Энди сначала с удовольствием наблюдал за дракой, а потом – с еще большим удовольствием – за тем, как его вчерашний любимец падает с небес на землю. Он использовал людей, и люди были счастливы, когда их использовал Уорхол, отдавая ему свои силы, время и таланты.
Рядом с Энди парила необыкновенная атмосфера, которую он тщательно поддерживал, – в его обществе люди чувствовали себя исключительными, талантливыми и понятыми. Пока ему что-то было нужно, он «был как зонтик. Он делал так, чтобы мы могли делать что хотим», – вспоминал Лу Рид, лидер группы
с Фабрики, пришел домой, принял дозу ЛСД и выбросился из окна под «Реквием» Моцарта. Говорят, узнав об этом, Энди страшно разозлился: «Почему он ничего не сказал мне? Мы ведь могли снять на пленку, как он падает!» Когда утопился музыкант
На Фабрике Энди наладил настоящий конвейер по производству предметов искусства: его добровольные помощники штамповали бесчисленных Мэрилин и Джеки Кеннеди, Мао и банки кока-колы, а Энди в лучшем случае лишь раскрашивал их, нередко обходясь вообще одной лишь собственноручной подписью.
Один из очевидцев, писатель Марк Матусек, так описывал это процесс: «Среди нагромождения какого-то хлама, холстов и мусора восседал Энди Уорхол – бледная поганка в нелепом парике, черной водолазке и черных джинсах. Он творил, а помогал ему в этом аккуратненький мальчик-ассистент. На стену было спроецировано полутораметровое, местами раскрашенное изображение жены какого-то диктатора. Энди тыкал пальцем в фотографию лица с двойным подбородком и говорил ассистенту, какие цвета куда накладывать… Мы простояли несколько минут, наблюдая за тем, как гений раскрашивает разные части лица своей модели. Как ребенок в книжке-раскраске. Наконец, разрисовав жирные щеки на портрете в ярко-красный, желтый и голубой цвета, он приказал помощнику нанести закрепитель».
Уорхол хотел, чтобы «как можно больше людей занималось шелкографией – никто не должен догадаться, моя перед ним картина или чья-то чужая». В день Фабрика выпускала до восьмидесяти изображений, а в год их производилось до тысячи – хватало, чтобы обеспечить картинами Уорхола всех желающих. «Я пишу картины именно так, а не иначе потому, что хочу быть машиной, и я чувствую, что то, что я делаю, уподобляясь машине, – это то, что я хочу делать», – говорил он. Сотни одинаковых образов, различавшихся лишь оттенками краски и цифрами на ценниках, отражали пристрастие Энди к стереотипам, брендам и фетишам – к тому, что превращает отдельных людей в сплоченное общими идеями целое. «Я хочу, чтобы все думали одинаково, – говорил он. – Я думаю, что все должны быть машинами. Я думаю, что все должны быть похожи друг на друга».
Поточное производство своих шедевров Уорхол называл «бизнес-арт»: если за его имя готовы платить, он будет продавать имя. В конце концов, по выражению самого Уорхола, если человек хочет повесить на стену картину за 200 000 долларов – честнее и проще будет повесить на стену пачку банкнот.