Величайшие звезды Голливуда Мэрилин Монро и Одри Хепберн

Одри прибыла в Лондон в начале 1948 года. Ее мать из-за бюрократических проволочек смогла присоединиться к ней только через месяц. Они сняли недорогую квартиру в доме по Сайт-Одли-стрит, и пока Элла работала в цветочном магазине и экономкой в доме по соседству, ее дочь занималась балетом в знаменитой школе Мари Рамбер, из которой вышло немало прославленных танцовщиков. Одри, в Англии официально сменившая имя на Одри Хепберн – ее двойная фамилия звучала, по ее мнению, слишком громоздко для афиш, – работала буквально на износ, но в жизни многих есть обстоятельства, с которыми нельзя поспорить: она была слишком высокой – найти для нее подходящего партнера было практически невозможно. Позже мадам Рамбер говорила: «Если бы она захотела продолжить занятия балетом, она могла бы стать выдающейся балериной». Однако наверняка даже она сама понимала, что это была лишь вежливость: у Одри не было чего-то, что делало просто талантливую танцовщицу – гениальной, и Одри прекрасно осознавала, что никаким, даже самым упорным, трудом этого не достичь.

Так что ничего удивительного, что, продолжая заниматься танцами, она искала другие пути самовыражения, особенно если они позволяли еще и заработать денег: Одри подрабатывала манекенщицей, снималась для каталога в модных шляпках, работала переводчицей в юридической фирме и наконец приняла приглашение подруги вместе пойти на прослушивание в ночной клуб Ciro : там собирались ставить бродвейский мюзикл «Сапожки на застежках», и для кордебалета требовались хорошенькие девушки с танцевальной подготовкой. Поначалу Одри отнекивалась, но все же подруга смогла ее уговорить – и в декабре 1948 года Одри оказалась в числе десяти девушек, отобранных из трех тысяч претенденток на участие в постановке. Совмещать учебу и работу было тяжело. Было понятно, что рано или поздно встанет проблема выбора. Когда труппа Ballet Rambert собралась в гастрольное турне, Одри решилась: ради участия в мюзикле она оставила балетную школу, и этот выбор во многом определил ее дальнейшую судьбу.

За танцы в клубе Одри получала восемь фунтов в неделю – весьма неплохой заработок для неудавшейся балерины, как в шутку называла себя Одри много лет спустя. Часть заработка она тратила на частные уроки у прославленного ветерана английской сцены Феликса Эйлмера, занимавшегося с нею дикцией и актерским мастерством. Именно ему Одри обязана своим, как сейчас модно говорить, имиджем: ее неземной эльфийский облик балансирует на грани сентиментальной трогательности, но никогда эту хрупкую и весьма тонкую грань не пересекает. Лишенная оттенков призывной сексуальности, женской доступности и животного обаяния, Одри всегда оставалась естественной, невинной и девичьи-хрупкой. Когда она прославилась, женщины любили ее не меньше мужчин – ее привлекательность, в отличие от многих кинозвезд обоих полов, никогда не была основана на сексапильности. И тогда, когда она была всего лишь танцовщицей кордебалета в ночном клубе, у нее не было никаких романов – никто не ухаживал за ней, никто не ждал ее после представлений у служебного подъезда. Уже в ранней молодости в ней чувствовалась какая-то благородная отстраненность, державшая в отдалении даже развязных завсегдатаев ночных заведений.

Видевшие ее выступления того периода вспоминают, что она привлекала к себе внимание: хотя ее тоненькая, без единой женственной округлости фигурка не соответствовала признанным канонам красоты, от нее все равно невозможно было отвести взгляд. «Причина этого заключалась в ее индивидуальности, – вспоминал один из завсегдатаев клуба. – Ее улыбка лучилась какой-то особой теплотой. Все ее лицо выражало восторг».

Всего через несколько лет Билли Уайлдер назовет Одри «девушкой, благодаря которой роскошные женские бюсты выйдут из моды», а пока ей приходилось – по настоянию администрации – засовывать в лифчик скатанные в клубок носки, имитируя необходимый бюст.

«Сапожки на застежках» еще не сошли со сцены, когда Одри получила роль в музыкальном ревю «Соус Тартар»: «После «Соуса Тартар» в 11.30 ночи я шла в Ciro , приходила туда к полуночи, гримировалась и участвовала в двух выходах. Оба – танцевальные, – вспоминала позже Одри. – Я совершенно одурела от этого. Я была очень честолюбивой и использовала любую возможность. Я хотела учиться, и я хотела, чтобы меня заметили». После «Тартара» ее пригласили в новогоднее ревю, где она пять недель трижды в день танцевала фею, а потом в «Пикантный соус», где даже доверили роль француженки-официантки в небольшом скетче. Одри еще совершенно не умела держаться на сцене, но о ней уже упоминали в рецензиях: например, обозреватель The Evening Standart Мильтон Шульман писал: «У нее не было слов, у нее не было роли, но своей заразительной улыбкой и шумным восторгом она производила впечатление человека, получающего огромное удовольствие от того, что делает».