Величайшие звезды Голливуда Мэрилин Монро и Одри Хепберн

С детства любящая танцевать, она в 1939 году поступила в балетный класс Арнемской консерватории. Одри занималась страстно, самозабвенно, но ей все равно казалось, что она слишком неуклюжа… Однако благодаря постоянным занятиям ее детская полноватость исчезла, уступив место подтянутости и горделивой, типично балетной осанке. Особенно обращала на себя внимание длинная тонкая шея, которую Одри научилась держать с неповторимым изяществом.

Многие биографы пишут, что Одри несколько лет проучилась в Англии; другие, как, например, та же Памела Эвертс, отрицают этот факт – в Англии юная Одри, конечно, бывала, и нередко, однако лишь в гостях у многочисленных друзей матери, а вовсе не ради получения образования. Лето 1939 года Одри тоже проводила в гостях у знакомых баронессы, тогда Одри видела отца в последний раз. Они встретились на вокзале Ватерлоо, а после он посадил ее на самолет, улетающий в Голландию.

В Европе уже тлела разгорающаяся мировая война, и Элла решила, что в нейтральной Голландии им будет безопаснее, чем в Великобритании – несомненном противнике Германии. Уже скоро время показало, как она ошибалась…

Первое время никто в мирной Голландии не верил, что Германия осмелится напасть на них: более того, симпатии большинства голландцев были на стороне Гитлера – в нем видели сильного лидера, способного навести порядок в расшатанной кризисами Европе. Даже Элла ван Хеемстра была среди поклонниц германского фюрера – еще до развода она написала для английских изданий несколько статей о величии нацистской идеологии. Считается, что она лишь повторяла идеи своего мужа, который, по последним данным, состоял в Британском союзе фашистов и вел какие-то темные дела с немецкой национал-социалистской партией. Есть фотографии, запечатлевшие Растона на крыльце штаб-квартиры национал-социалистской партии в Мюнхене, рядом с лидером Британского союза фашистов сэром Освальдом Мосли.

Этот факт – причастность родителей к фашизму – стал самой страшной тайной Одри Хепберн, омрачившей все ее детские воспоминания. Много лет она боялась в интервью даже заговаривать о своих родителях или предвоенных годах, опасаясь, как бы любопытные журналисты не копнули глубже, чем следовало. Возможно, эта необходимость постоянно держать под жестким контролем свои воспоминания стала причиной той легкой, но весьма ощутимой отчужденности Одри, которую американские журналисты позже сочтут аристократизмом.

Первые месяцы официальной войны в Голландии, как и почти во всей Западной Европе, прошли относительно спокойно. В мае 1940 года в Арнеме даже выступала с гастролями прославленная балетная труппа Нинетт де Валуа. Ведущей танцовщицей труппы была Марго Фонтейн, тогда находящаяся еще в начале своей головокружительной балетной карьеры, но уже знаменитая своей удивительной пластикой и блестящей техникой. Одри было поручено вручить Марго цветы от имени Арнемской консерватории, она была так счастлива, что чуть не разрыдалась прямо на сцене. Фонтейн на всю жизнь останется для Одри одним из примеров для подражания, тем идеалом, к которому она всегда будет стремиться. Почти все, кто знал и Марго, и Одри, отмечали заметное сходство между ними – от полного самоконтроля и самоотдачи любимому делу до манеры говорить, держать голову и того величественного спокойствия, с которым они шли по жизни сквозь любые трудности.

На следующий день после отъезда лондонской труппы Голландию оккупировали немецкие войска. «Второе страшное воспоминание детства после исчезновения отца, – позже вспоминала Одри, – это мама, которая входит ко мне в спальню однажды утром, отдергивает шторы на окнах и говорит: «Вставай, началась война». Это было 10 мая 1940 года – Одри было одиннадцать лет и одна неделя от роду.

Жизнь Одри, как и всех голландцев, переменилась в одно мгновение. Королева Вильгельмина со своими министрами отплыли в Англию, а их место заняло марионеточное правительство Антона Мюссерта. Дома жителей были захвачены оккупантами, золото и прочие ценности конфискованы, евреи и «неблагонадежные» согнаны в концлагеря. Одного из братьев Одри отправили в трудовой лагерь в Германии, ее дядю расстреляли, а в особняке ее деда разместился немецкий штаб. Чтобы не выглядеть «представителем враждебного государства», Одри пришлось скрывать, что ее отец англичанин, на людях она говорила только по-голландски и стала называть себя Эддой. Ее родные даже подделали ее свидетельство о рождении, дописав нужные закорючки в документы ее матери: отсюда пошла легенда о том, что Эдда Кетрин – настоящее имя Одри, а не вынужденно взятый псевдоним. Хотя девочка хорошо знала голландский, тогда она все же говорила на нем далеко не так свободно, как ее одноклассницы, и начала чувствовать свою ущербность. «Я даже не умела говорить так, как другие дети. Я вся была какая-то неестественная и застенчивая», – вспоминала она.