Жан-Поль Марат даже не был французом. Его отец приехал из Сардинии, а мать из Швейцарии. Но когда началась революция, он оставил карьеру врача и ученого, чтобы сделаться самым едким парижским памфлетистом. Его преждевременный экстремизм поначалу не встречал поддержки, и несколько раз Марат вынужден был скрываться. Однажды, спасаясь бегством, он вынужден был спуститься в канализационные лабиринты под парижской мостовой и там подхватил мучительную кожную болезнь, усугубившую его острую манию преследования. Когда народ начал проявлять недовольство по поводу революции, ничего не предпринимавшей, чтобы унять разбушевавшуюся инфляцию и ликвидировать нехватку продовольствия, тогда как ее лидеры вели бесконечные споры о судьбе Людовика и его ненавистной народу супруги, австрийки Марии-Антуанетты, суровые послания Марата стали находить поддержку аудитории. Он высказывался с леденящей кровь определенностью. «Для того чтобы обеспечить спокойствие в обществе, — писал он, — необходимо отрубить двести голов».
10 августа 1791 года двадцать тысяч вооруженных парижан устремились к воротам королевской резиденции в Тюильри. Король и королева вместе с двумя детьми были тайно перевезены под защиту стен здания Национальной Ассамблеи. Швейцарские гвардейцы, охранявшие дворец, сдались, когда у них кончились пули, но толпа не была расположена к милосердию. Более пятисот солдат погибли под ударами копий, сабель и дубинок. Еще шестьдесят зарезали, после того как торжественно увели в качестве пленников. Вся дворцовая прислуга — включая поваров, служанок и гувернеров королевских детей — была изрублена на куски вошедшими в раж парижанами. Трупы валялись во всех залах и Комнатах, даже на лестницах. Одного очевидца стошнило, когда он увидел детей, игравших с отрубленными головами. Женщины, потерявшие всякий стыд, совершали самые недостойные надругательства над мертвыми телами, из которых они выдирали куски мяса и с триумфом несли их домой.
Участники массовых кровавых оргий жили в постоянном страхе, что в результате нового переворота к власти могут прийти роялисты или контрреволюционеры. Марат не скрывал, что знает средство устранить эту опасность. Многие противники революции уже сидели в парижских тюрьмах. Не исключена была возможность, что они вырвутся на свободу и начнут мстить. «Пустить кровь предателям, — писал Марат, — вот единственный способ спасти страну». Атмосфера всеобщей истерии подогревалась памфлетами, предупреждающими о готовящемся заговоре с целью убить всех честных граждан в их же постелях. В сентябре честные граждане предприняли ряд мер, чтобы этого никогда не произошло.
Группу священников, отказавшихся перейти в новую веру и сохранивших верность Риму, перевозили в тюрьму в шести каретах. Толпа окружила их. Многие пихали сабли в окна карет, норовя поранить тех, кто находился внутри. У ворот тюрьмы их поджидала другая толпа. Когда священники вылезли из карет и попытались скрыться внутри, их всех убили. Вскоре после этого кучка негодяев ворвалась в крепость, где содержались еще несколько священников и архиепископ. Его закололи первым. Затем убили остальных и бросили тела в колодец.
В течение последовавших недель воинственно настроенные банды вламывались в тюрьмы, в тюремные больницы и сумасшедшие дома по всему Парижу, рубили заключенных саблями, топорами и железными прутьями. Щадили только тех, кто попал в тюрьму за проституцию. Женщины были весьма кстати, когда требовалось принести палачам поесть или выпить. Пьяные убийцы устраивали шутовские суды над своими жертвами. Одной женщине, ожидавшей суда за нанесение увечья своему любовнику, отрезали груди и ноги прибили к полу гвоздями, прежде чем сжечь ее заживо. Мари Тереза де Савуа-Кариньян, принцесса Ламбальская, подруга Марии-Антуанетты, была раздета догола и изнасилована. Затем ее тело разорвали на части. Ноги зарядили в пушку, голову насадили на длинный шест, а сердце вырезали, зажарили и съели.
Хроникеры описывают ужасающие сцены отвратительного ликования народа по поводу растущих гор трупов. Пьяные женщины, сидя вокруг, наблюдали, как ловко орудуют убийцы, смеялись и аплодировали каждому новому оригинальному извращению. Одни прикалывали отрезанные уши как сувениры к своим юбкам, другие пили кровь аристократов, пускавшуюся убийцами по кругу, или макали в нее кусочки хлеба. Мужчины присаживались на окровавленные тела, курили и шутили, отдыхая от своих трудов. За шесть дней, в течение которых покраснела вода в сточных канавах, половина заключенных, содержавшихся в тюрьмах, что составляло около тысячи двухсот человек, были убиты. Тем, кто отпрашивался с работы, чтобы принять участие в расправах, выплатили соответствующую компенсацию.