В 1696 году Кидд, наделенный широкими полномочиями, отправился из Англии обратно в Нью-Йорк, где набрал себе команду пиратов, некогда работавших на Флетчера. Затем они поплыли на юг, обогнули мыс Доброй Надежды и вышли в Индийский океан, грабя все встречные суда и прибрежные поселения. Бесчинства Кидда вызвали протесты почти во всех морских державах, и британское правительство вынуждено было нарушить заключенное с Киддом соглашение и издать приказ о его аресте. Услышав об этом, обескураженный капитан бежал в Вест-Индию, оставив большую часть награбленного своей ненасытной команде, и окончил свои дни в Бостоне, сдавшись на милость властей.
Человеком, во власти которого оказалась жизнь Кидда, стал новый губернатор Нью-Йорка, герцог Белломонт. Благородный герцог занял свой пост благодаря доказательствам, обличавшим его вороватого предшественника, добытым капитаном Киддом. Кроме того, высокий чиновник был одним из тайных покровителей последней экспедиции знаменитого буканьера. И тем не менее Белломонт заковал его в железо и бросил в темницу на шесть месяцев, прежде чем отослать в Британию, где Кидд предстал перед судом. Белломонту же достались четырнадцать тысяч фунтов — все, что осталось от добычи, награбленной Киддом в южных морях.
23 мая 1701 года напившегося до бесчувствия Уильяма Кидда повесили в Уоппине. После казни его тело в цепях вывесили на всеобщее обозрение, «к пущему ужасу тех, кто совершил подобные преступления».
Франсуа Лолонуа и Генри Морган были одними из самых безжалостных и кровожадных пиратов, когда-либо промышлявших на морских просторах, но капитан Кидд был не таким. Вне всяких сомнений, он был преступником, но настоящее зло исходило от тех, кто ради собственных кошельков тайно и лицемерно поддерживал пиратство… от тех, кто немедленно отрекся от своего неудобного сообщника, когда заговор стал тяготить их. Среди них был двуличный губернатор Нью-Йорка и пэр Ирландии герцог Белломонт, лорд-канцлер сэр Джон Сомерс, Первый лорд Адмиралтейства Эдвард Расселл, герцог Оксфордский, начальник артиллерии герцог Ромни, государственный секретарь герцог Шрюсбери и сам король Уилльям III.
Кидд сказал на суде: «Вы вынесли мне слишком суровый приговор. Я самый невинный из них, да только меня оговорили и подставили клятвопреступники». Это было его последнее обращение к высокопоставленным злодеям, и прошло оно незамеченным.
Марат и Робеспьер: зло во имя свободы
Прославляя практически бескровное начало французской революции, Оноре Габриэль Рикети, граф де Мирабо писал в мае 1789 года: «История знает множество действий, совершенных дикими зверями… Теперь же у нас появилась надежда, что начинается новая история — история людей». Однако всего через пять лет от этой надежды не осталось и следа. Она была растоптана начавшимся массовым уничтожением людей, одним из самых жестоких в истории. Французы, освободившиеся от феодальной тирании, превратились в грубых варваров, оправдывавших свои нелицеприятные поступки борьбой за свободу, равенство и братство. Наиболее горькой эпитафией мечте Мирабо стал полный муки крик бывшего революционера, ведомого на гильотину: «О свобода, какие преступления совершаются во имя тебя!»
Революция разразилась, когда король, наделенный абсолютной властью, ввел новые налоги и законы. У народа кончилось терпение. Людовик XVI и высшая знать вынуждены были пойти на уступки, признав демократию и свободу личности. Но каждая их уступка побуждала ненасытную толпу, влияние которой неуклонно росло, требовать большего. «Главная сложность состоит не в том, чтобы начать революцию, а в том, чтобы держать ее после этого под контролем», — сказал Мирабо незадолго до своей смерти в 1791 году. Как только народ понял, что к нему перешла полная власть, дипломатические переговоры уступили место грубой силе. После штурма Бастилии, символа старого режима, голоса революционеров, выступавших в защиту постепенного прогресса, потонули в реве голосов более радикальной фракции, призывавшей объявить войну соседним государствам и своим отечественным диссидентам. Затем раздался еще более зловещий призыв к массовой резне.