дает юноше, выходящему из семьи и официальной школы нигилистом, исключительно
отрицателем, известные положительные умственные интересы. Начинаясь с боевого
союза для
борьбы с учителями, обманывания их, для школьниче-ских бесчинств, товарищество
продолжается не только в виде союза для попоек, посещения публичных домов и
рассказывания неприличных анекдотов, но и в виде союза для совместного чтения,
кружков саморазвития, а впоследствии и кружков совместной политической деятельности.
В конце концов, это товарищество – единственное культурное влияние, которому
подвергаются наши дети. Не будь его, количество детей, погрязающих в пьянстве, в
разврате, нравственно и умственно отупелых было бы гораздо больше, чем теперь.
Но и это «единственное» культурное влияние, воспитательно действующее на нашу
молодежь, в том виде, как оно сложилось в России, обладает многими опасными и
вредными сторонами. В гимназическом товариществе юноша уже уходит в подполье,
становится отщепенцем, а в подполье личность человека сильно уродуется. Юноша
обособляется от всего окружающего мира и становится ему враждебен. Он презирает
гимназическую (а впоследствии и университетскую) науку и создает свою собственную, с
настоящей наукой не имеющую, конечно, ничего общего. Юноша, вошедший в
товарищеский кружок самообразования, сразу проникается чрезмерным уважением к себе
и чрезмерным высокомерием по отношению к другим. «Развитой» гимназист не только
относится с презрением к своим учителям, родителям и прочим окружающим его простым
смертным, но подавляет своим величием и товарищей по классу, незнакомых с
нелегальной литературой. Мои личные гимназические воспоминания относятся к 80-м
годам, но, судя по тому, что мне приходится видеть и слышать теперь, психология и
нынешней молодежи в основе осталась та же. Кое-где изменился только предмет тайной
науки, и вместо изданий народовольцев венец познания составляют «Санин» и книга
Вейнингера – едва ли этому можно радоваться! Характерно, что в мое время чем более
демократичные идеи исповедывал мальчик, тем высокомернее и презрительнее относился
он ко всем остальным и людям и гимназистам, не поднявшимся на высоту его идей. Это
высокомерие, рождающееся в старших классах гимназии, еще более развивается в душе
юноши в университете и превращается, бесспорно, в одну из характерных черт нашей
интеллигенции вообще, духовно-высокомерной и идейно-нетерпимой. Обыкновенно
почтя все бойкие, развитые юноши с честными и хорошими стремлениями, но не
выдающиеся особыми творческими дарованиями, неизбежно проходят через юношеские
революционные кружки и только в том случае и сохраняются от нравственной гибели, и
умственного отупения, если окунутся в эти кружки. Натуры особо даровитые, поэты,
художники, музыканты, изобретатели-техники и т. д., как-то не захватываются такими
кружками. Сплошь и рядом «развитые» средние гимназисты с большим высокомерием
относятся к тем из своих товарищей, которым в недалеком будущем суждено приобрести
широкую известность. И это мое наблюдение не ограничивается гимназическими и
студенческими кружками. До последних революционных лет творческие даровитые
натуры в России как-то сторонились от революционной интеллигенции, не вынося ее
высокомерия и деспотизма.
III
Духовные свойства, намечающиеся в старших классах гимназии, вполне
развиваются в университетах. Студенчество – квинтэссенция русской интеллигенции. Для
русского интеллигента высшая похвала: старый студент. У огромного большинства
русских образованных людей интеллигентная (или, точнее, «революционная») работа и
ограничивается университетом, по выходе из которого они «опускаются», как любят
говорить про себя в пьяном угаре со слезой, во время предрассветных товарищеских
покаянных бесед.
О русском студенчестве в прогрессивных кругах принято говорить только в
восторженном тоне, и эта лесть приносила и приносит Нам много вреда. Не отрицая того
хорошего, что есть в студенчестве, надо, однако, .решительно указать на его
отрицательные стороны, которых в конечном итоге, пожалуй, больше, чем хороших.
Прежде всего, надо покончить с пользующейся правами неоспоримости легендой, будто
русское студенчество целой головой выше заграничного. Это уже по одному тому не
может быть правдой, что русское студенчество занимается по крайней мере в два раза
меньше, чем заграничное. И этот расчет я делаю не на основании субъективной оценки
интенсивности работы, хотя несомненно она у русского студента значительно слабее, но
на основании объективных цифр: дней и часов работы. У заграничного студента