Вехи

суровость нравственных требований, беспринципность в метафизическом смысле – ибо

нигилизм   и   есть   отрицание   принципиальных   оценок,   объективного   различия   между

добром   и   злом   –   и   жесточайшая   добросовестность   в   соблюдении   эмпирических

принципов,   т.   е.   по   существу   условных   и   непринципиальных   требований,   –   это

своеобразное,   рационально   непостижимое   и   вместе   с   тем   жизненно-крепкое   слияние

антагонистических   мотивов   в   могучую   психическую   силу   и   есть   то   умонастроение,

которое мы называем нигилистическим морализмом.

II

Из   этого   умонастроения   вытекают   или   с   ним   связаны   другие   черты

интеллигентского мировоззрения,  и прежде всего то существенное  обстоятельство, что

русскому интеллигенту чуждо и отчасти даже враждебно понятие культуры в точном и

строгом смысле слова. Это суждение может показаться неправильным; ибо кто больше

говорит о желательности культуры, об отсталости нашего быта и необходимости поднять

его на высший уровень, чем именно русский интеллигент? Но и тут дело не в словах, а в

понятиях и реальных оценках. Русскому человеку не родственно и не дорого, его сердцу

мало   говорит   то   чистое   понятие   культуры,   которое   уже   органически   укоренилось   в

сознании   образованного   европейца.   Объективное,   самоценное   развитие   внешних   и

внутренних условий жизни, повышение производительности материальной и духовной,

совершенствование   политических,   социальных   и   бытовых   форм   общения,   прогресс

нравственности,   религии,   науки,   искусства,   словом,   многосторонняя   работа   поднятия

коллективного   бытия   на   объективно-высшую   ступень,   –   таково   жизненное   и

могущественное по своему влиянию на умы понятие культуры, которым вдохновляется

европеец. Это понятие опять-таки целиком основано на вере в объективные ценности и

служении им, и культура в этом смысле может быть прямо определена как совокупность

осуществляемых   в   общественно-исторической   жизни   объективных   ценностей.   С   этой

точки зрения культура существует не для чьего-либо блага или пользы, а лишь для самой

себя;   культурное   творчество   означает   совершенствование   человеческой   природы   и

воплощение   в   жизни   идеальных   ценностей   и   в   качестве   такового   есть   само   по   себе

высшая и самодовлеющая цель человеческой деятельности. Напротив, культура, как она

обычно понимается у нас, целиком отмечена печатью утилитаризма. Когда у нас говорят о

культуре,   то   разумеют   или   железные   дороги,   канализацию   и   мостовые,   или   развитие

народного образования, или совершенствование политического механизма, и всегда при

этом  нам   преподносится   нечто   полезное,   некоторое   средство   для   осуществления   иной

цели   –   именно   удовлетворения   субъективных   жизненных   нужд.   Но   исключительно

утилитарная   оценка   культуры   столь   же   несовместима   с   чистой   ее   идеей,   как

исключительно утилитарная оценка науки или искусства разрушает самое существо того,

что зовется наукой и искусством. Именно этому чистому понятию культуры нет места в

умонастроении   русского   интеллигента;   оно   чуждо   ему   психологически   и   враждебно

метафизически. Убогость, духовная нищета всей нашей жизни не дает у нас возникнуть и

укрепиться непосредственной  любви к культуре, как бы убивает инстинкт  культуры и

делает невосприимчивым к идее культуры; и наряду с этим нигилистический морализм

сеет вражду к культуре как к своему метафизическому антиподу. Поскольку русскому

интеллигенту вообще доступно чистое понятие культуры, оно ему глубоко антипатично.

Он   инстинктивно   чует   в   нем   врага   своего   миросозерцания;   культура   есть   для   него

ненужное и нравственно непозволительное барство; он не может дорожить ею, так как не

признает  ни одной из  тех объективных ценностей,  совокупность  которых ее образует.

Борьба   против   культуры   есть   одна   из   характерных   черт   типично   русского

интеллигентского   духа;   культ   опрощения   есть   не   специфически-толстовская   идея,   а

некоторое общее свойство интеллигентского умонастроения, логически вытекающее из

нигилистического   морализма.   Наша   историческая,   бытовая   непривычка   к   культуре   и

метафизическое   отталкивание   интеллигентского   миросозерцания   от   идеи   культуры

психологически   срастаются   ц   одно   целое   и   сотрудничают   в   увековечении   низкого

культурного уровня всей нашей жизн

и38[

1].

Если   мы   присоединим   эту   характерную   противокуль-турную   тенденцию   к

намеченным выше чертам нигилистического морализма, то мы получим более или менее

исчерпывающую   схему   традиционного   интеллигентского   миросозерцания,   самое

подходящее   обозначение   для   которого   есть   народничество.   Понятие   «народничества»

соединяет   все   основные   признаки   описанного   духовного   склада   –   нигилистический

утилитаризм, который отрицает все абсолютные ценности и единственную нравственную