Вехи

сверхчеловеческим   и   абсолютным   началом,   найти   для   нее   вечную   и   универсальную

опору, – и настроением нигилистическим, стремящимся увековечить и абсолютизировать

одно   лишь   «человеческое,   слишком   человеческое».   Пусть   догмат   о   неизбежной   связи

между религией и реакцией есть лишь наивное заблуждение, основанное на предвзятости

мысли и историческом невежестве. Однако в суждении, что любовь к «небу» заставляет

человека совершенно иначе относиться к «земле» и земным делам содержится бесспорная

и   глубоко   важная   правда.   Религиозность   несовместима   с   признанием   абсолютного

значения   за   земными,   человеческими   интересами,   с   нигилистическим   и

утилитаристическим поклонением внешним жизненным благам. И здесь мы подошли к

самому глубокому и центральному мотиву интеллигентского жизнепонимания.

Морализм русской интеллигенции есть лишь выражение и отражение ее нигилизма.

Правда, рассуждая строго логически, из нигилизма можно и должно вывести и в области

морали   только   нигилизм   же,   т.   е.   аморализм,   и   Штирнеру   не   стоило   большого   труда

разъяснить этот логический вывод Фейербаху и его ученикам. Если бытие лишено всякого

внутреннего   умысла,   если   субъективные   человеческие   желания   суть   единственный

разумный критерий для практической ориентировки человека в мире, то с какой стати

должен   я   признавать   какие-либо   обязанности   и   не   будет   ли   моим   законным   правом

простое эгоистическое наслаждение жизнью, бесхитростное и естественное «cии. Это давно желанное и радостное возрождение,arpe diem»?

Наш Базаров также, конечно, был неопровержимо логичен, когда отказывался служить

интересам   мужика   и   высказывал   полнейшее   равнодушие   к   тому   человеческому

благополучию, которое должно наступить, когда из него, Базарова, «будет лопух расти».

Ниже   мы   увидим,   что   это   противоречие   весьма   ощутительно   сказывается   в   реальных

плодах   интеллигентского   мировоззрения.   Однако   если   мы   сделаем   в   этом   пункте

логический   скачок,   если   от   эгоизма   мы   как-нибудь   доберемся   психологически   до

альтруизма и от заботы о моем собственном «я» – до заботы о насущном хлебе для всех

или   большинства,   –   или,   говоря   иначе,   если   здесь   мы   заменим   рациональное

доказательство иррациональным инстинктом родовой или общественной солидарности, то

весь остальной характер мировоззрения русской интеллигенции может быть выведен с

совершенной отчетливостью из ее нигилизма.

Поскольку вообще с нигилизмом соединима общеобязательная и обязывающая вера,

этой верой может быть только морализм.

Под нигилизмом я разумею отрицание или непризнание абсолютных (объективных)

ценностей. Человеческая деятельность руководится, вообще говоря, или стремлением к

каким-либо   объективным   ценностям   (каковыми   могут   служить,   напр<имер>,

теоретическая   научная   истина,   или   художественная   красота,   или   объект   религиозной

веры, или государственное могущество, или национальное достоинство и т. п.), или же

мотивами субъективного порядка, т. е. влечением удовлетворить: личные потребности,

свои и чужие. Всякая вера, каково бы ни было ее содержание, создает соответствующую

себе мораль, т. е. возлагает на верующего известные обязанности и определяет, что в его

жизни, деятельности, интересах и побуждениях должно почитаться добром и что – злом.

Мораль,   опирающаяся   на   веру   в   объективные   ценности,   на   признание   внутренней

святости какой-либо цели, является в отношении этой веры служебным средством, как бы

технической   нормой   и   гигиеной   плодотворной   жизни.   Поэтому   хотя   жизнь   всякого

верующего подчинена строгой морали, но в ней мораль имеет не самодовлеющее, а лишь

опосредствованное значение; каждое моральное требование может быть в ней обосновано

и   выведено   из   конечной   цели   и   потому   само   не   претендует   на   мистический   и

непререкаемый смысл. И только в том случае, когда объектом стремления является благо

относительное,   лишенное   абсолютной   ценности,   –   а   именно   удовлетворение

субъективных   человеческих   нужд   и   потребностей,   –   мораль   –   в   силу   некоторого

логически   неправомерного,   но   психологически   неизбежного   процесса   мысли   –

абсолютизируется и кладется в основу всего практического мировоззрения

Где   человек   должен   подчинить   непосредственные   побуждения   своего   «я»   не

абсолютной   ценности   или   цели,   а   по   существу   равноценным   с   ними   (или   равно

ничтожным) субъективным интересам «ты» – хотя бы и коллективного, – там обязанности

самоотречения,   бескорыстия,   аскетического   самоограничения   и   самопожертвования

необходимо принимают характер абсолютных, самодовлеющих велений, ибо в противном

случае   они   никого   не   обязывали   бы   и   никем   бы   не   выполнялись.   Здесь   абсолютной

ценностью признается не цель или идеал, а само служение им; и если штирнеровский