— Сударыня, возразилъ добросердечный баронетъ: — повѣрьте, что я не меньше вашего хотѣлъ бы уберечь его; но, къ несчастію, его виновность слишкомъ очевидна, такъ-что, если мой племянникъ будетъ настаивать…
Но въ эту минуту наше вниманіе было отвлечено появленіемъ Дженкинсона съ двумя тюремными служителями: они втолкнули въ мою келью человѣка, высокаго роста, очень изящно одѣтаго и по всѣмъ примѣтамъ походившаго на того негодяя, который похищалъ мою дочь.
— Вотъ онъ! кричалъ Дженкинсовъ, таща его впередъ: — онъ самый! Что ли есть самая подходящая птица для Тайборнской тюрьмы!
Какъ только мистеръ Торнчиль взглянулъ на вошедшихъ, вся его самоувѣренность исчезла, и онъ какъ-то разомъ осѣлъ. Лицо его покрылось смертельною блѣдностью, глаза безпокойно забѣгали, и онъ хотѣлъ выскользнуть вонъ; но Дженкинсовъ вовремя замѣтилъ это и задержалъ его.
— Что же вы, сквайръ! воскликнулъ онъ: — не узнаете своихъ старыхъ знакомыхъ, Дженкинсова и Бакстера? Вотъ такъ-то всегда знатные люди позабываютъ насъ грѣшныхъ; хорошо еще, что мы-то васъ незабываемъ. Ваше сіятельство, продолжалъ онъ, обращаясь къ сэру Уильяму:- вашъ молодчикъ во всемъ ужъ признался. Онъ и есть тотъ самый джентльменъ, котораго будто бы опасно ранили: онъ заявляетъ, что въ эту исторію втянулъ его мистеръ Торнчиль, нарядивъ его въ свое собственное платье, чтобы онъ былъ больше похожъ на настоящаго джентльмена, и снабдивъ его даже почтовой каретой. Между ними было заключено такое условіе, что онъ похититъ барышню, завезетъ ее въ укромное мѣстечко и тамъ начнетъ ее стращать и угрожать ей; а мистеръ Торнчиль какъ будто нечаянно придетъ туда же, поспѣшитъ къ ней на помощь и для вида подерется съ нимъ, а потомъ Бакстеръ будто бы испугается и убѣжитъ, а мистеръ Торнчиль останется и въ качествѣ защитника постарается внушить ей къ себѣ нѣжныя чувства.
Сэръ Уильямъ припомнилъ, что видалъ это самое платье на своемъ племянникѣ; остальное пойманный Бакстеръ подтвердилъ съ еще большими подробностями, прибавивъ, что мистеръ Торнчиль не разъ признавался ему, что самъ не знаетъ, которая ceстрица милѣе, и влюбленъ одинаково въ обѣихъ.
— Боже мой! воскликнулъ сэръ Уильямъ: — какую змѣю пригрѣвалъ я на груди свой! И еще онъ осмѣливался взывать къ публичному правосудію! Я ему покажу, что значитъ правосудіе. Господинъ смотритель, извольте взять подъ стражу этого джентльмена… Впрочемъ, нѣтъ… Постойте; я еще не увѣренъ, есть ли законныя основанія для его задержанія.
Услыхавъ это, мистеръ Торнчиль смиренно началъ умолять, чтобы дядя не вѣрилъ наговорамъ двухъ отъявленныхъ мерзавцевъ, а спросилъ бы лучше его прислугу, которая готова давать показанія.
— Твоя прислуга! возразилъ сэръ Уильямъ: — негодяй, у тебя нѣтъ больше никакой прислуги. Послушаемъ, однако же, что скажутъ эти молодцы. Позвать сюда его буфетчика.
Когда буфетчикъ пришелъ, ему стоило только мелькомъ взглянуть на своего бывшаго барина, чтобы понять, что его могущество рухнуло.
— Скажите, обратился къ нему сэръ Уильямъ сурово, — видали ли вы своего барина и вотъ этого человѣка, одѣтаго въ его платье, вмѣстѣ, въ одной компаніи?
— Какъ же не видать, ваше сіятельство! отвѣчалъ буфетчикъ: — тысячу разъ видали. Это тотъ самый господинъ, который обыкновенно привозилъ ему барышень.
— Какъ ты смѣешь, крикнулъ мистеръ Торнчиль: мнѣ въ лицо?
— Да при комъ угодно скажу, возразилъ буфетчикъ: — по правдѣ вамъ сказать, мистеръ Торнчиль, я васъ всегда не долюбливалъ и очень радъ случаю высказать вамъ эту истину.
— А теперь, сказалъ Дженкинсонъ, — разскажи-ка его сіятельству, что тебѣ извѣстно обо мнѣ.
— Мало хорошаго извѣстно; отвѣчалъ буфетчикъ: — знаю, напримѣръ, что въ тотъ вечеръ, когда дочку этого джентльмена заманили къ намъ въ домъ, и вы тутъ же были, съ ними въ компаніи.
— Нечего сказать, воскликнулъ сэръ Уильямъ, — хороши свидѣтели вашей невинности! Ахъ ты, позорное пятно на человѣчествѣ! Съ какими низкими людьми якшался все время… Ну и что же, господинъ буфетчикъ, вы говорите, что вотъ этотъ человѣкъ привезъ ему дочь престарѣлаго джентльмена?
— Нѣтъ, ваше сіятельство, эту не онъ привозилъ, а самъ сквайръ взялъ на себя это дѣльце; онъ привезъ только священника, который будто бы ихъ повѣнчалъ.
— Да, да, это правда! воскликнулъ Дженкинсонъ;- этого и я не могу отрицать; эта роль выпала на мою долю, и я ее выполнилъ, признаюсь, къ стыду моему!
— Боже праведный! молвилъ баронетъ: — что ни слово — то новыя доказательства его подлости… Наконецъ, страшно становится! Теперь очевидно, что онъ самъ во всемъ виноватъ и затѣялъ это судбище подъ вліяніемъ сластолюбія, трусости и мстительности. Прошу васъ, господинъ смотритель, немедленно возвратить свободу молодому офицеру, котораго вы задержали сегодня: я беру его на свою отвѣтственность и самъ объяснюсь на этотъ счетъ съ прокуроромъ, который мнѣ пріятель. Но гдѣ же, однако, несчастная молодая леди? Мнѣ нужно узнать, какими чарами онъ прельстилъ ее… Попросите ее покорнѣйше пожаловать сюда. Гдѣ она?