Век Филарета

   Пока же рязанский архиепископ блистал в дворянских гостиных и столичных соборах, где любил служить. О проповедях его говорили разное. Дроздов полагал, что владыка слишком старается привлечь публику, рассуждая о картинах светских живописцев и политических вопросах, а то делая намеки на современное положение России. Об одной проповеди Феофилакта ему поспешили рассказать несколько доброжелателей. В ней владыка изобразил человека престарелого, обремененного службою, из-за спины которого управляет делами молодой человек. Намек на митрополита Амвросия и архимандрита Филарета был более чем очевиден.

   Амвросий сильнее всего опасался, что слух дойдет до государя. Старик не знал, что делать, и совсем потерялся.

   — Знаю, чего хотят враги мои — чтобы ушел!' Но не сам я поставил себя, не могу себя и снять со своего поста.

   — Владыко, есть способ к прекращению таких проповедей на будущее время,— подумав, сказал Филарет, призванный в мит­рополичьи покои для совета.— Согласно двадцатому правилу ше­стого Вселенского собора, воспрещается епископу проповедовать в чужой епархии,

   Амвросий расцеловал своего мудрого советчика, и на следу­ющем же заседании Святейшего Синода молча положил перед Феофилактом раскрытую на нужной странице Кормчую книгу. Больше тот не проповедовал... Сколько сил и времени отнимала эта потаенная и всем явная борьба...

  Теперь он занимал обширную квартиру ректора академии, он проводил почти все время в кабинете, обстановка в котором не переменилась со времен отца Евграфа. Работать приходилось до­поздна. В душный июльский вечер он сидел за письменным столом, освещенным двумя свечами под зеленым абажуром. Справа лежала пухлая пачка листов — переписанный его отчет о проверке духовных училищ и школ Петербурга. Слева —только что законченное слово, которое он назавтра должен был произнести в придворной церкви в присутствии обеих императриц и великих князей. Перед ним — папка с бумагами, присланными из петербургской консистории для предстоящего заседания. Он придвинул папку, раскрыл, глянул на листы, исписанные мелким витиеватым писарским почерком, но в глазах будто заплясали серые мошки. Устал.

   И что за город Петербург: лето, а окно лучше не открывай — то дожди и сырость, от которой тяжело ломит обмороженные ноги, то жара, духота, пыль, мухи... То ли дело родная троицкая Корбуха, в которой все тропинки исхожены, или милая Коломна... Мать опять просила за каких-то родственников. Он оказался за­пилен просьбами. Отказывать не хотелось, но подчас тяжело было чувствовать себя перед князем Голицыным вечным просителем.

   С князем Александром Николаевичем они за последние полгода сильно сблизились, несмотря на очевидную разницу в по­ложении и возрасте. Филарет часто бывал в доме князя, и вечера напролёт шли разговоры обо всем, и обоим было интересно друг с другом. Троицкого воспитанника привлекало в обер-прокуроре очевидное стремление к углублению духовной жизни, которое ставило человека в личное общение с Богом. Будто заново он переживал слова псалмопевца: К Тебе, Господи, воззову, и к Богу моему помолюся…Слыша Господь и помилова мя: Господь бысть Помощник мой…

    Голицын. В свою очередь, нашел в проповедях Филарета отражение мистики, правда, то была православная мистика, тесно связанная с православной догматикой, однако познания Филарета были действительно велики, а ум живой и незашоренный. Доверие князя росло

быстро, он нередко пускался в откровенности пред двадцативосьмилетнем монахом:

   - Поверете ли, отче, в первые годы я ездил в Синод регулярно, но сердце мое не переменялось, страсти крепко обуревали мою душу. Признаюсь, любил я тогда поддаваться особенно тем из их изысканных нелепостей, где занимаемое мною званием

могло служить наибольшем упрёком. Иногда в чаду молодого разгулья, в тесном кругу тогдашних прелестнец  я внутренне посмеивался над тем, что эти продажные никак не сооброжали, что у них гостит обер-прокурор Святейшего Синода. Милостивый Боже! Сколько Он терпелив был ко мне и сколько раз милость его меня щядила!.. Знаете ли, я

иногда со страхом думаю, если бы тогда пресеклась жизнь моя,что бы тогда было со мною, слепым и несчастным грешником?.. И вот когда я услышал ту вашу проповедь, я ахнул —вы говорили обо мне! Вы меня пристыдили без гнева, с печалью и жалостью... Поверите ли, и был потрясен!..

   После одной из таких бесед наедине Голицын просил Филарета  стать его духовным отцом, но тот уклонился. Князь был приятен ему, да и что скрывать , его покровительство сильно помогало Филарету,но не чувствовал он в своей душе некоего созвучия  душе князя того, что ощущал с иными своими духовными чадами.

   В дверь робко постучали.

   — Войдите! — устало откинулся он на спинку кресла. Высокие напольные часы в углу пробили половину одиннадцатого часа. Что за поздний гость?

  Вошел один из лучших воспитанников академии Глухарев.

   — Ваше высокопреподобие, простите великодушно за беспо­койство!..

   — Ну, что у тебя?