Век Филарета

    Граф Михаил иногда приглашал его на вакации в дом роди­телей. Горский познакомился с сестрами своего друга, небесными созданиями ослепительной красоты и... мечта о любви поселилась в его сердце. Он и сознавал абсолютную невозможность ответного чувства одной из юных графинь (ибо полюбил он всех трех, не в силах выделить одну), и не в силах был расстаться с пленительной мечтой...

    Томило и одиночество. Граф, поступив в Московский уни­верситет, переехал в Москву, Смирнов закончил курс и покинул лавру, а суховатому отцу Филарету Горский не решался изливать сердечные переживания. «Скучно одному,— записал он в днев­нике,— Хотелось бы иметь поближе человека, который бы мог наполнить пустоту души».

    Сергею Докучаеву, собравшемуся жениться, решился открыть Горский свои представления о человеческом счастии, о жизни семейной, но получил в ответ совет дружеский и практический:

    — Друг мой, я тебя слушал и забывал минутами, где я, на земле или на небе. Советы, которые ты предлагаешь в выборе подруги, неземные! По крайней мере, на земле осуществлены они быть не могут. По твоему описанию, подруга должна быть ангелом, жизнь с нею — ангельским удовольствием, но, друг мой, мы люди, обтянутые плотью... Скажи мне, где живет такая подруга или еще вполовину того, как ты описываешь,— я сейчас же иду, бегу, лечу к ней!..

    Горский смущенно улыбнулся. Конечно, Сергей прав, а сам он наивен... но сердце говорило иное.

    — Будь проще, Александр! — хлопнул его по плечу Докучаев.— Бери благословение и кати в Москву! Двадцать два года — самые лета для женитьбы. Подыщешь себе ту, которую Промысел на­значил тебе. Нашел же я... Вдвоем и муку сносить легче будет... Что ж, решаешься? Поедешь?

    Горский улыбнулся и покорно кивнул, зная, что так не поедет никогда. Ему нужна была точно жена-ангел, а коли нет — так и вовсе жены не надобно. Можно жить и одному.

    И потекли годы, наполненные учеными занятиями и лекци­ями, разборкой рукописей в московском Кремле и церковными службами. Он составил новый курс библейской и общей церков­ной истории, но основное время тратил на занятия русской ста­риной. Работал дни и ночи, так что рука немела, голова гудела, веки сами смыкались. Уставал настолько, что не имел времени не то чтобы навестить родных, но даже написать в Кострому несколько строк. В день ангела записал в дневнике: «Я один был сегодня у себя в гостях и вместо празднования занимался составлением перваго урока для курса на завтрашний день». Однако работы не убывало, и «всенощное бдение в честь истины» не помогало.

    Правду говоря, студенты не только любили Горского, но и беззастенчиво черпали из сокровищницы его познаний. Впрочем, он сам спешил всякому на помощь. С профессорской кафедры, в библиотеке, частенько и дома за чашкой чаю он учил, то рисуя яркие характеристики отцов и учителей церкви, то пока­зывая особенности рукописей, то сравнивая и анализируя всю литературу на русском и европейских языках по какой-либо теме. Известно было, что ему постоянно урезывали запросы на покупку книг для библиотеки, и он тратил свои деньги, только бы не упустить полезную книгу.

    — Чудак этот Александр Васильевич,— рассуждали иные его знакомцы.— Мало ему лекций, так составляет реестр ветхих книг академической и лаврской библиотек. Все в спешке. На лекцию идет — торопится, домой — торопится, чай пить — времени жал­ко, в гости сходить — недосуг. Книги-то уж три века лежат себе, пусть бы и еще лежали. Чудак.

    Митрополит Филарет вскоре приметил старательного Горс­кого и доверил ему описание синодальных сокровищ — сотен славянских рукописей. В архив давно просился университетский профессор Погодин, но Филарет не желал пускать чужих, а хо­телось поскорее ввести в научный оборот новый материал с над­лежащим толкованием. Была и та мысль, что древние списки Священного Писания помогут в издании русской Библии. Вдум­чивый профессор скоро заметил, что древнейшие славянские пи­сатели приводят тексты Священного Писания не согласно с древ­ним текстом, в переводах с латинского, а частью с еврейского. Это давало основание вновь поднять вопрос не только о переводе на русский, но и о составлении канонического текста Писания.

    Александр Васильевич радовался новой работе, особенно ог­ромности ее. В глубине души он рад был и вниманию владыки, ибо по внутренней боязливости и нерешительности характера всегда искал, к кому бы прислониться.

    Филарет увидел тихое горение Горского, оценил его и пред­ложил принять монашество. Это было самое простое и самое разумное решение, но что-то удерживало Александра Василье­вича — не привязанность к миру сему, не страх перед отречением от своей воли, а неясное ощущение особенности своего пути. Он сослался на отказ родителей. Для владыки то была причина существенная, однако когда и во второй и в третий раз Горский спрятался за отца и мать, Филарет недоуменно поднял брови:

    — Основание весомое, но я попытаюсь склонить их на со­гласие.

    Горский молчал.