Век Филарета

       Медленно текли воды Москвы-реки. Река понемногу мелела, но еще ходили по ней плоскодонные баржи, доставляя товары почтенному купечеству. С большой пристани в Котельниках возы катились в Гостиный двор, раскинувшийся между Варваркой и Ильинкой. Зимою в город тянулись большие обозы с дровами и строевым лесом, а весною, когда река становилась неоглядно широкой, затапливая все низины, под стремительно крепнущим жаром солнца начинали стучать топоры и звенеть пилы. Дрова заготавливались на зиму, а отпущенные господами на оброк артели вологодских и ярославских мужиков принимались за строительство. Год за годом в Замоскворечье вставали новые крепкие до­мины, обраставшие пристройками, сараями, флигелями, неуклонно тесня просторные сады и обширные пустыри. На Осто­женке-, Арбате, Тверской строились меньше, но и туда в летнюю пору громыхали телеги, груженные лесом и кирпичом из недавно построенных подмосковных заводов. Люди делали

положенное им дело обустройства земной жизни, правда, о жизни духовной подчас забывая.

       — ...Следующее дело, — ровным голосом зачитывал Святославский владыке Филарету присланное из консистории на утверж­дение. «Жена прапорщика инвалидной команды Кондратия Ивановича Тонкочеева, Ирина Федорова подала просьбу с объяс­нением, что она с показанным мужем венчана двадцать два года назад в селе Аввакумове и прижила дочь Екатерину, а он, Тонкочеев, женился па другой. Тонкочеев на допросе показал, что десять лет назад, прибыв и Москву, назвался холостым и женился на вольноотпущенной девке Домне Ивановой. Консистория оп­ределили: второй брак расторгнуть и ее, Домну, яко вступившую и супружество за него по неведению, что первая у него жена в живых находится, учинить свободною, и ей, когда она пожелает, вступить с другим свободным, лицем в брак дозволить, о чем ей дать указ. Ему же, Тонкочееву, иметь сожитие с первою его женою Ириною; за означенное беззаконное во второй брак вступление возложить на него, Тонкочеева, семилетнюю епитимию и отослать  его на год в Перервинский монастырь, где содержать его безысходно, и чтоб он во все то седмилетнее время для умилостивления за оное прегрешение благости Божией находился в посте и молитве, в среду и пятки пищу употреблял сухоедомую и во все посты исповедовался, но до Святаго Причастия, кроме смертного случая, его не допускать. Когда означенное время в монастыре  выживет и плоды покаяния покажет, то отослать туда, где он в  команде находится».

       — Утверждаю,— тихо молвил внимательно слушавший Филарет.

       Святославский черкнул пером по бумаге и взял следующее дело.

       — «В звенигородское Духовное правление прислан был Вос­кресенской округи помещика Казаринова, сельца Красновидова крестьянин Андреян Васильев за небытие на исповеди и у Святаго Причастия четыре года для публичнаго покаяния. Консистория определила: означеннаго крестьянина Васильева отослать в Сав­вин Сторожевский монастырь на три месяца, где и велеть его содержать в посте и молитве, и при каждом священнослужении класть ему в церкви по пятьдесят поклонов земных; по выжитии же им в монастырском содержании того трехмесячного времени и по исповеди и Святом Причащении представить его в конси­сторию при рапорте».

       Святославский глянул выжидательно на владыку, а тот глубоко задумался. Деревенские ребятишки вспомнились Филарету, как они стайками висели на плетнях, как ясными глазками смотрели на него, как в храмах бестрепетно подходили к причастию... Да, силен мир сей...

       Верность давним устоям хранили раскольники, составлявшие немалую часть московского купечества. Москва сделалась их цен­тром в царствование Александра Павловича, запретившего все тайные общества в России, но повелевшего раскольнические цер­кви не трогать и попов их не преследовать. Московский владыка до поры до времени раскола не касался в своих проповедях, хотя видел в нем помрачение православия, почему и отвергал название «старообрядцы». Не мог он примириться с расколом и отпадением от матери-церкви миллионов русских людей. Филарет не разрешал совершать отпевания над ними по христианскому обряду и хо­ронить их на православных кладбищах.

       В Москве появились скопцы. Вольноотпущенные крестьяне Елизар и Панфил Чумаковы открыли мелочную торговлю на Иль­инке, а вскоре выстроили свой дом, ставший сектантским гнездом. Иван Богдашев в своем доме на Серпуховке (записанном на имя его сестры Авдотьи) основал ситцеплаточную фабрику. Он вы­купал крестьян от помещиков и давал им работу, но — отвращая от православия. Быстро богатевшие скопцы выходили в милли­онщики, и власти принуждены были с ними считаться.

       В дворянском обществе притаилось масонство, не желавшее уходить из России. Глава

московских братьев Николай Алексан­дрович Головин оставался предметом их благоговейного почтения и повиновения.