Ведьмы графства Эссекс

– Почему бы и нет? В Новом Свете возможно все, мисс Уотерс. И имя у вас подходящее. Можно стать моряком, китобоем или, – он поворачивается ко мне с жадной ухмылкой, сверкнув золотым зубом, – или, возможно, женой моряка?

Внутри у меня все сжимается, странное щемящее чувство, потому что моя мать была женой моряка. Жена моряка – я никогда так не думала о ней, никогда не спрашивала, как и где она познакомилась с моим отцом – со своим мужем, упокой Господи его душу. Я смотрю на капитана Скэнлана, стройного, обветренного, с толстой шеей, золотым зубом и веселой душой, и думаю: «Да, я понимаю». Неужели все было именно так? Я прикрываю плащом шею, улыбаюсь и говорю:

– Я думала, моряки женаты на море?

И представляю, как то же говорила моя мать. Яблоко от яблони недалеко гниет. Так они тоже говорят. Ведьминское дерево.

Он снова смеется. Он человек, который смеется, по-моему, это гораздо лучше человека, который только улыбается.

– Да, так говорят. Ну, может, тогда любовница моряка?

Я цокаю языком.

– Думаю, я придумаю что-нибудь получше, сэр.

Он улыбается и наклоняет голову так, что его улыбка – золотой зуб и все остальное – виднеется из-под края шляпы – отлично поставленный жест. И отличное дополнение – трепещущие на морском ветру волосы, скользящие по его бороде.

– Уверен, что так и будет, мисс Уотерс, – говорит он и, пожелав мне спокойной ночи, отправляется на переднюю палубу.

Он насвистывает на ходу, что очень хорошо, потому что я не выношу мужчин, которые свистят, неважно, улыбаются они или смеются.

Некоторое время я стою там под луной и многочисленными звездами, меня успокаивает мягкое покачивание корабля и волн с их обнаженными спинами, они то ловят ночное сияние, то отпускают его, потом снова вспучиваются, вздымаясь и пенясь, и кажется, что они веселятся в этом лунном сумраке, развлекают сами себя, добродушно подшучивая над нашим крошечным суденышком.

Наконец я поворачиваюсь, чтобы спуститься вниз, и замечаю смутную фигуру на носу; темную фигуру, человека в черном, в длинном, как у священника, плаще и шляпе с высокой тульей. Он поворачивает голову. Улыбается мне через плечо. Ветер развевает его длинный черный плащ, и тот же самый ветер развевает мои волосы, кажется, ветер всех морей. И тогда я распускаю свои волосы, распускаю их для него. И вдруг я понимаю, что я уже не смотрю на человека в черном, а смотрю сама на себя, на ангела смерти, на ее зажатый в кулаке белый чепец, на волосы, распустившиеся, будто роза, под ветром всех морей.

Послесловие

Джон Стерн и Мэтью Хопкинс – самопровозглашенный Генеральный Разоблачитель ведьм – действовали на территориях Восточной Англии и графств, прилегающих к Лондону, в середине 1640-х годов, где благодаря их стараниям за это время, по разным оценкам, было казнено за то или иное колдовство от ста до трехсот женщин и мужчин (в своей книге «Подтверждение и разоблачение колдовства», впервые опубликованной в 1648 году, Стерн называет число двести).

Период так называемого «помешательства на ведьмах» времен гражданской войны в Англии был ознаменован беспрецедентными преследованиями, которые историки объясняют множеством социальных, религиозных, экономических и местных факторов: вакуум власти и повсеместный голод, вызванные войной (которая также мешала нормальной юридической процедуре); яростный антикатолицизм, растущий на юге Англии пуританский радикализм, рост купеческого сословия и изменение отношения к бедности и бродяжничеству (вера в Провидение Божье скорее портит мнение о нуждающемся соседе – не бывает невезения, бывает гнев Господа). На фоне такой непростой ситуации сложно судить как о том, повлияла ли на преследование ведьм личная харизма Хопкинса и его несомненная враждебность к ним, так и о его истинных мотивах.