Ведьмы

– Как снадобье? Да что ты говоришь? Бывает такое снадобье, чтобы грудь была – у-у-у?! – Малуша даже на лавку плюхнулась, руками на Лелю маша. – Лелечка, лапушка, миленькая моя, свари, век буду твоей должницей. А что, корешки те редкие?

– Самые обыкновенные, – сказала Леля. – Совсем простенькие корешки. Чуть ли не под каждым забором.

– Представляешь, – уже почти орала Малуша, закатывая глаза, – идем мы, девки, к реке. Купаться. Я и говорю, давайте, мол, девицы купаться без ничего.

– Без всего, – машинально поправила Леля.

– А, какая разница, без ничего, без всего, голыми, короче. Скидываем мы рубахи, у Радки тут же вымя ее коровье и обвисло. Я встаю рядом и говорю Тумашу…

– Тумаш-то откуда взялся? – сказала Леля сердито.

– Откуда?.. Как это, откуда?.. Ну, не важно, какая разница, может, просто на берегу случился, или подглядывал, нельзя, что ли? Я вот и сейчас, только что встретила его случайно. Бегу к тебе, а он на пенечке возле девичьей березы украшенной пристроился и сидит… дожидается…

– Чего?

– Ну, ты даешь! Известное дело, не чего, а кого. Я, чтобы проверить, и говорю ему: на, говорю, огурчиков сладких в меду вареных… Знаешь, сколько взял? Два! Хочешь огурчика? Я на гулянье с собою взяла. Ой, да что это мы тут с тобою сидим и чешем языки? Все наши уже, небось, собрались, в ручеек играют или еще во что, а мы сидим.

– Ты беги, беги, – сказала Леля.

– А ты?

– Мне еще надо сделать кое-что. Да беги же ты, беги, пока там всех парней не порасхватали.

– Это верно, – сказала Малуша, – это да, это только зазевайся. Ты тоже давай тут, не копайся очень-то.

И умчалась. Леля же, себя не помня, пути не разбирая, без тропы и дороженьки как на крыльях полетела к заветному дереву, на которое нынешним утром вешала она с замирающим сердцем ленту алую заговореннуюиз собственной косы.

А что же Тумаш? Да, ничего. Проглотил, давясь, дурацкий свой огурец и стал руки ее, Лелины с шеи отдирать и ладошками отпихиваться пугливо. Леля и не поняла сначала, чего это он? А он возьми и заяви:

– Хочешь, чтобы меня за тебя у дуба Перунова всенародно кнутом драли?

Да с какой это стати? Что она, ребенок? Малолеточка? Девчушка-несмышленыш? Испугался, эх ты, первый парень, вот уж воистину на безрыбье… А ждал он Радку. И сейчас ясно, и давно можно было понять, с самой обрядной ночи. Что ли тогда затмение какое на Лелю нашло? А тут увидала, как Радка эта самая из кустов выходит, будто заслонка соскочила с глаз, все поняла, и Малушины всегдашние намеки тоже стали ясней ясного. Болью и злобой прожгло ее озарение до самого донышка души. Рука сама вскинулась колдовскими рогами против Радкиного ненавистного живота. С визгом метнулась Радуша прятаться за Тумашову спину, а Тумаш заорал, вздернувши кверху кулак, совсем несуразное заорал, ну не смех ли:

"Бабушке пожалуюсь!"

Ладно бы, башку, мол, оторву или кости переломаю, а то с кулаком вздетым и такое кричать. Выбрала себе. Как богу ему поклонялась. Сама бы себя лицом в муравейник за это, ничем он не лучше Ждана, а другие парни и того хуже, не вышли, небось против гриди Буслая.

Мысли были больные, мучительные, никакой работой незадавимые, а тут еще бабушка со своей боязнью. Что, в самом деле, Леля за себя не сумеет постоять? Она еще летом быка заборского разъяренного глазами на колени поставила и усыпила, околдовав, может, кто тоже желает попробовать? А тут – Бобич, тоже мне, тьфу на него, такой бы страх да к ночи. А Тумаша надо из головы выкинуть и забыть. И вообще не понятно, что они с бабушкой медлят? Ждут, чтобы погода испортилась и лютик брать стало бы бессмысленно? Вон, приметы будто с ума посходили, небеса предсказывают одно, животные другое, птицы третье, а закат сегодня был, такого заката Леля и не видала никогда, красный закат, бычьей крови красней, что ж это за ветер должен быть после такого гнева Стрибогова? А бабушка не верит, не выдумывай, говорит, ну и какая Леле от той выдумки корысть? Не веришь, вылези из травника, сама посмотри. И еще не забыть бы спросить, что это за колдовство такое у Бобича в лицо лисьим хвостом тыкать?.. Струсил, милый Тумаш, струсил, кнута забоялся и колдовства, и Радки своей забоялся тоже. Э-эх, витязь.

9

Решение пришло мучительной бессонной ночью, неожиданное решение и такое простое, что Бобич с полатей скатился кубарем, из клети своей наружу выскочил, не в силах на месте усидеть. Было холодно и темно. Волхву не хватало воздуха, его шатало, к горлу волнами подкатывала тошнота. Глаза застилал какой-то странный, неестественный туман, и в том тумане по правую руку от него колыхались в отдалении две явственно красноватые тени.

Сердце Бобича дало сладкий тягучий сбой. Они. Они, милые. Кара с Желею самолично явились ему во кровавой туманной плоти, чтобы дух его поддержать и помочь и подсказать. Ай, спасибо, великие богини мстильные, исполать вам, а уж какая вам на Святки будет жертва желанная, всем жертвам жертва, то-то возликуете.