Ведьмы

Какого зверя домашнего? – вопросил Бобич и в третий раз кинул кости. Надлежало их кинуть так, чтобы выпало счастливое число на лошадь, кобылка молодая белая неезженая была Колдуном заготовлена загодя, но дрогнула у волхва рука. И вот, не иначе как с Потворина гнусного волхебства, вышла у него корова. Облакогонитель обмер, а Потвора мерзко ухмыльнулась, цыкнула зубом и полезла пальцем в рот, ногтем в зубах ковырять.

Кровь ударила в голову Бобичу. От ненависти дыхание перехватило и дикой болью скрутило затылок. Ах ты, гадина, скотина, лиса подколодная и драная змея, торжествуешь?! Не бывать тому! И подал он знак корову ту заклать, и печенку ее для себя на Живом огне поджарить. А когда схлынул гнев, когда стал он, наконец, понимать, что натворил, было уже поздно.

7

Вот тебе и именины Овинника. Праздновать надо, а волость вся в страхе и ужасе. Из ныне живущих никто и упомнить не мог, чтобы Кощею топили жертву мертвую. Даже после памятного хазарского нашествия, когда вся земля лежала в пожарищах, когда находники чуть кремль Дедославский не взяли и разгромили посад, когда в боях погибли все три сына княжеские, даже тогда потопили Змею в наложницы, по желанию его, девку хазаринку, пленницу случайную. Ну, ладно, корова, но для чего же мертвая? Умом, что ли, тронулся Облакогонитель Новопогостовый? По селам и весям рассказывали шепотом, что волхвица знаменитая Потвора бегом с Красной горки от того от дикого волхования бежала, руками за голову схватясь.

Обряды Осенин, однако же, надо было вести до конца.

Не только овины, все строения жилые и нежилые были ото всякого мусора со всем возможным тщанием метены-чищены, все сметение теперь жглось у ворот без остатка, и к тому костру молитвенно зазывались ближние навьи: обогрейтеся, запаситесь теплом на зиму долгую, не лезть бы вам к теплу тела человеческого, Чур-меня, Чур-меня. А чтобы были те навьи к людям добры, выставлялось им у костров всяческое угощение, со страху обильное сверх всякой меры, и оставлялись на ночь незатворенными жарко натопленные бани.

Однако как бы ни прошло гадание на Змея Горыныча, надо было дальше жить и загодя думать о будущем. Бабам на исходе Дня Рожаниц надлежало озаботиться об урожае будущем старательно.

С наступлением темноты остались мужики в домах одни, никто из них на улицу и глаз казать не смел, кроме сторожи, да и той стороже настрого было велено от чужих глаз бабий обряд оберегая, самим ни единым глазком на него бы не взглянуть под страхом смерти.

И в этом обряде Леля участвовала в первый раз. С тщанием, истово пела она с прочими девушками песни хороводные приличествующие, пока шили старухи на вершине Красной горки чучело Костромы, набивали колосьями необмолоченными.

Здесь же, наверху, наполнили зернами всех злаков произрастающих большую чашу беременную пузатую трехручную, и с пением направились на Последнее поле.

Велес есть бог скотний, а так же богатства собранного, в закрома и овины упрятанного. Здесь, на Последнем поле последние колосья не жали, заплетали их в снопик-косицу и оставляли Велесу на бородку. К тому снопику и направилось шествие. Поставили у снопа Кострому. У ног ее утвердили чашу, беременную урожаем будущим. Потом женщины отхлынули в стороны, образовали вокруг Костромы и бородки велесовой коло, внутри которого остались только Рожаницы названные: Потвора, Радуша и Леля.

С вечера еще было проверено, остались ли зерна в Велесовой бороде. Оказалось, что остались, как и следовало ожидать, погода стояла безветренная. Обряд же требовал колосьев осыпания.

Потвора на все четыре стороны кланялась матушке сырой земле, шептала заклинания молельные, просила у богов урожая. Когда же вздела она кверху руки, Радуша с Лелею ухватились за сноп-косицу. Женское коло сладкогласо восславило небожителей за дарованное богатство, взмолилось ветрам Стрибоговым, чтобы дули они нежно-ласково, принесли бы тучи могучие, навалили снега обильные, накопили бы воды вешние. В лад пению женщины качались, будто хлеба под ветром, а Рада с Лелею трясли последний сноп, вытрясали наземь зерна последние.

Вокруг сгущалась предрассветная мгла. Настало время невинным девицам обежать нагими поле последнее. Леля быстро сбросила с себя рубаху, смешалась со стайкою девушек, нашарила руками ладони подруг. От Велесовой бороды вокруг всего поля Последнего заскользили девушки, выкликая заветные слова, призывая изобилие на землю славянскую.

Обежав поле, девушки перецеловались друг с другом в знак прощения прежних обид и стали одеваться. Леля накинула на голову рубаху, торопливо просунула руки в рукава и вдруг захолодела… как так?.. что ж с Радою не целовалась она?.. Руки ее стали вдруг неловкие, рубаха скрутилась вокруг шеи, подол никак не желал опускаться. Леля завертела головой, среди одевавшихся Рады не было, где ж она?

Рада стояла возле бабушки. Обе с нетерпением ждали, когда, наконец, оденется и подойдет к ним она, Леля. Леля обмерла, толком не понимая, отчего, а бабушка, погоняя, нетерпеливо махнула ей рукой. Небо светлело. Начинался рассвет.