Я видел улочку, на которой стоял ее дом, – узенькую, мощенную булыжником, бодро взбирающуюся по холму вверх. Девушка чувствовала теплоту и привязанность к этому месту, и я вместе с ней испытывал все эти радостные, захлестывающие океаном эмоции. Я смотрел ее глазами на витрину лавочки со сладостями, ощущая головокружительный уклон улицы. На город грациозно падал снег, а каждая маленькая ледяная снежинка словно решила, что получила партию в балете «Лебединое озеро». За стеклом, в золотистом свете гирлянд, были выложены красивые крендельки, пирожные и булочки в окружении инсталляции из белых домиков. В отражении я поймал лицо светловолосой леди, чьи щеки мороз окрасил в нежно-розовые оттенки полотен Моне. Из-под вязаной красной шапки выбивались вьющиеся пряди, едва касающиеся укутанной шарфом шеи. Позади нее и одновременно на ее месте стояла моя высокая фигура. Каштановые волосы, светло-серые глаза и пухлые губы обрекли меня на детство, полное ути-пути-пощипываний за щечки от всех тетушек и бабуль. Все эти восторженные жесты от моих родственниц сопровождались печальными вздохами дядюшек и комментариями примерно одного содержания: «Выглядит, как девчонка. Может, ему волосы покороче постричь? Вы же растите его в достаточной строгости?..»
Грезы подернулись рябью, словно поверхность озера, в которое шмякнулся незадачливый листок. Внутри меня что-то слабо бунтовало – так живот протестует против седьмой порции мороженого или после особенно крутого поворота карусели в парке аттракционов. Зеркальная поверхность шкафа в большой комнате дублировала маленький эпизод из прошлого. «Мира, Мира! Ты почему спрятала своего любимого игрушечного львенка в шкаф?» – послышался голос на задворках сознания. Я вместе с маленькой девочкой с двумя светленькими хвостиками повернулся на ласковое обращение матери. «Потому что он умер. Насовсем. Его не вернуть. Я похоронила его в шкафу».
Женщина с мягкими и смешными морщинками у глаз присела рядом со мной и Мирой на ковер. «Но ты же любишь своего Симбу. Разве ты не будешь по нему скучать?»
«Все когда-нибудь умирают, – очень жестко и по-взрослому отозвалась девочка. – Я должна привыкать к этому».
«Откуда ты это… – поразилась ее мама, но быстро нашлась: – Ах да, тот мультфильм, где маленький лев теряет отца… Как думаешь, может, нам стоит воскресить твоего плюшевого приятеля? Почему-то мне кажется, что он все еще жив, а в шкафу ему темно и страшно».
Мне стало не по себе, и я только обрадовался, когда началось следующее воспоминание. Я абстрагировался от тела Миры и решил понаблюдать за происходящим со стороны. Все та же девочка лет пяти в алом комбинезончике гладила грязно-белую бездомную кошку. К ней подошел мальчик в смешной панамке (меня бы в такой засмеяли соседские дети) и заговорил: «Эй, Мира, привет, Мира, что делаешь?»
Она не стала медлить с ответом и по-деловому заявила: «Привет. Кошку глажу, конечно. Ты же сам видишь. Кошки, они все чувствуют, совсем как люди. И собаки тоже. Да вообще любые животные. И боль, и радость, ну, и другое. Они смеяться умеют, только мы их смех не понимаем. Я это из программы про животных узнала, документальной. С мамой смотрела». В подтверждение слов девочки кошечка выгнула спинку, зажмурив зеленые глаза, и заурчала.
А потом кошка стала звенеть, гулко и протяжно, почти как волынка в руках у непрофессионала. То есть так подумал мой разум, пытаясь игнорировать тошнотворный звук, который выдавливал из себя телефон в попытках вытянуть меня из крепких, таких родных объятий сна. Мозг до последнего сопротивлялся, цепляясь за картинку цепкими когтями. Все, что угодно, лишь бы не бодрствовать. Я проехал около трети пути и не собирался тратить много времени на сон. Как только выполню свое задание, снова получу недельный отпуск. Вот тогда и отдохну как следует.