– Не от лагерей. У тебя сейчас две судьбы, на выбор. Или пойти по пути, подобному пути этой старухи, Косовановой: по смерти Свиридова в открытую забрать в свои руки бразды правления, стать неуловимой и неуязвимой, закалившись и поднаторев, еще хитроумней, еще беспощадней и беспринципней. Войти в старость с жалкой ненавистью к миру, утоляемой тем, что ты будешь чувствовать себя хозяйкой в своем маленьком мирке, и чужая смерть будет радовать тебя как доказательство твоей власти. Поэтому ты будешь приказывать убивать даже там, где можно обойтись без смертоубийства, – из немощи, которая будет казаться тебе силой…
– А второй путь? – Мария спросила чуть подсевшим голосом, то ли сдерживая иронию, то ли у нее перехватило горло.
– Ты выпрыгиваешь из уголовного мира. Если надо, я лично засвидетельствую, что это ты сдала Свиридова и хочешь дальше с нами сотрудничать. Свиридову вреда от этого не будет, какой ответ перед мертвыми? И взятки с них гладки. Это уже к Акуловой относится. Она окажется в той роли, на которую опер предназначал меня: верный боец невидимого фронта, погибшая при выполнении задания! Заодно можно и все промахи на нее списать, а?
– О своих людях печешься, а тетку послал на смерть, – зло сказала Мария.
– Послал. И не раскаиваюсь. Но не о ней сейчас речь. Ты – вот кто важен. Иначе ты войдешь в нашу орбиту. Останешься в живых с тем, чтобы тебя захомутали и ты не могла отказаться от любой формы сотрудничества. А поручения тебе будут давать такие, за которые сами же будут тебя и презирать. Знаешь ведь, как это бывает со стукачами и подсадными утками? Это презрение особенно губительно для женщины – когда ощущаешь его на себе, когда ловишь эти косые взгляды, оно, как червь, разъедает изнутри. Пойдя по этому пути, ты еще вернее станешь через несколько лет жалким и озлобленным существом. Красота, может, еще и останется – но она не будет производить впечатление, она перестанет быть той красотой, которая естественна для тебя как… как дыхание… Она станет той красотой, которую натужно удерживаешь, а эта натуга развеивает очарование, в ней брезжит даже что-то омерзительное. И когда это неуловимо омерзительное ты разглядишь в зеркале… – Высик махнул рукой. – Или сопьешься, или плюнешь на себя. Существует только одно спасительное бегство от этой мерзости – в нищету. Но тебя даже в нищие побирушки не отпустят. Потому что когда наша система однажды заграбастает человека, он навсегда принадлежит ей с потрохами. – Высик поглядел в полыхающе синие глаза. – Поэтому моих осведомителей я никогда не отдаю системе. Они принадлежат лично мне. Но я еще не встретил человека, которого мне не хотелось бы презирать за то, что он с нами сотрудничает – всегда за этим проступает шкурный интерес! Другое дело, что я оставляю им пути к отступлению, возможность выправиться.
– Ты на удивление равнодушна к своей красоте, – продолжил Высик после паузы. – Но это от того, что к ней не равнодушны другие. Как только ты ощутишь равнодушие других, все для тебя переменится. Замечешься, да поздно. Ты думаешь, что любишь единственного мужчину и что если его не станет, тебе самой не нужна твоя красота. Но это не так.
– И какой третий путь ты хочешь мне предложить? – спросила она. – Роман с тобой, а ты в награду укроешь меня от всех жизненных передряг, как розочку теплым навозом?
– Нет. Роман между нами невозможен. Он стал бы гибельным для нас обоих. Ты сволочь и гадина…
– Огромное спасибо.
– Ты погубила родную сестру. Ты вдохновляла на убийствам другие преступления. Ты губила людей наркотиками. Если бы мы оказались с тобой близки – для меня это означало бы, что я сам должен стать сволочью и гадиной, должен соответствовал, тебе – хотя бы из простого чувства ответственности перед тобой И я бы очень быстро сгорел. Да и тебя при этом сжег.
– Ты сам себя уговариваешь, почему не должен заводить со мной роман. Но, кажется, и от моего желания кое-что зависит.
– Я и не спорю. – Высик опять заходил по комнате, потом остановился перед Марией. – Ты знаешь, что я когда-то переспал с твоей сестрой?
– Нет, не знала. – Она усмехнулась. – Но ты не печалься. Для нее это было… – И она сделала выразительный жест рукой.
– По-моему, Деревянкин знал. Он нас видел.
– Поэтому ты дал его убить? Пока он не успел тебя опознать?
– Я не посылал его на смерть. Так получилось.
Мария, похоже, хотела что-то сказать, но передумала.
– Так какой же все-таки третий путь? – спросила она после паузы.
– Вместе пережить эту ночь. Если мы вместе уцелеем, то ты будешь совершенно свободна. Тебе нужно будет согласиться с моим заявлением, что это ты сдала мне Свиридова. Чтобы прошлые грехи тебе списались. А потом у опера, во-первых, времени не будет интересоваться тобой, и, во-вторых, я тебя выторгую, если у него возникнет мысль, что тебя стоит привлечь к постоянному сотрудничеству. Мы с тобой окажем ему одну услугу, которую он обязан будет помнить. Точнее, я ему окажу, но от вознаграждения и тебе перепадет – ведь мы еще будем вместе…
– Что за услугу?
– Потом узнаешь.
– Мне кажется, я уже догадываюсь.