Ведьмин ключ

Он не пошел в деревню со всеми, присел на бревно. Хотелось одному, без провожатых, пройтись по улице, отыскать избу Петра. И ещё потому присел, что качка подействовала плохо: землю косило в глазах, подташнивало, наполняя рот кислой слюной. Смахивая испарину со лба, подумал о ночи – только бы не скрутила болезнь, не заблажить бы в гостях.

Глава 5

Искать Дёмина не пришлось. Из ограды крайнего к берегу пятистенка Степан услышал знакомый голос. Пётр кричал какую-то Дусю, в ответ взвилась долгая женская скороговорка. Степан подошёл к калитке, проделанной в глухом заплоте, постоял, унимая горловую дрожь, но стучаться не стал, заглянул через забор.

Шепотом кляня кого-то, упитанная баба в красных фасонистых сапожках выливала корм свиньям в долблёную кормушку. Высунув голову сквозь решётку хлева, две свиньи, утопив рыла до глаз, булькались в пойле, хлопая ушами. Баба упёрла руки в бока, склонила голову, наблюдала за порядком. Подоткнутая юбка оголила полные ноги.

Степану стало неловко за подглядывание. Отцепился от забора, подёргал скобу калитки.

– Да кто там ещё? – с неотошедшим злом окликнула хозяйка. – Поверни скобу-то!

Степан повернул, подёргал.

– Да погодь тыркаться-то! – донеслось со двора. – Заложено.

Калитка распахнулась широко, но тут же прикрылась. В щели, под чёрными мазками бровей, блестели два угольных недовольных глаза, вопрошали.

– К Петру я, – ответил им Степан. – Дома?

– А будете хто?

– Дружок.

– С городу?

– По делу.

Калитка раскрылась, и Степан вошел в широкий ухоженный двор, обставленный коровником, свинарником. В углу, огороженном старым неводом, клохтали две наседки с цыплятами, давился на цепи пегий кобель с бельмом на глазу. На его лай вышел на крыльцо Дёмин, цыкнул на кобеля, потом уж взглянул на гостя и обмер. По красному лицу будто кистью побельной мазнули, глаза расширились, замокрели. Молча смотрел он на Степана, не в силах сладить с губами.

– Ты кто явился? – перепугавшись за мужа, вскрикнула хозяйка.

– Сшипашка, – зашепелявил Дёмин. – Шивой?

Он махнул с крыльца, облапил Степана и, тычась губами в щёки, всхлипывал. Степан обнял его, поцеловал. Жена Петра строго глядела на них, соображая, что к чему. Видя, что за мужа ей бояться нечего, она расслабилась, улыбнулась, будто отомкнула своё белое лицо староверки.

– Будя охлопывать друг друга, осердья отшибёте, – приветливо заупрашивала она. – Кто же гостя дорогого во дворе доржит. Приглашай в дом, хозяин. Уж чем богаты…

В доме стащили со Степана котомку, телогрейку, самого провели и усадили в красный угол. Кепку с него сняла Дуся, повесила на гвоздь у двери, рядом с голубым умывальником. Пётр суетился, вскрикивал:

– Вот не ждал, не гадал!

Он заполошно тыкался туда-сюда, мешал хозяйке собирать на стол, потом хлопнул себя по лбу, крикнул: «Счас!» – кошкой вымахнул из избы, прогрохотал сапогами по крыльцу. Слышно было, как хрястнула калитка.

Дуся с ласковым лицом ставила на стол закуску. Стоило Степану пошевелиться, она так и вытягивалась к нему, ждала, что гость скажет. Когда попросил умыться с дороги, она бегом достала чистое полотенце в заглаженных рубелем складках, подала на вытянутых руках. Почуяла ли она женским чутьём, кто он, гость нежданный, и с чем нагрянул на ночь глядючи, или принимала его за одного из городских приятелей Петра, кто знает, но, как все бабы, на всякий случай применяла бесхитростное средство – привечала так, чтоб даже закоренелому злодею было стыдно причинить вред её хлебосольному дому.

Однако ж и не молчала. Вопросами, вроде бы мимоходом, для поддержания разговора брошенными, выведывала, кто он и по какой нужде. Её тревожило, почему побледнел Пётр при виде гостя? И Степан видел её тревогу. Чтобы успокоить, сказал:

– На фронте вместе были. Давненько расстались и до сих пор ничего не знали друг о друге.

– Ну а других дружков фронтовых встречали? – спросила она, придерживая круглую буханку хлеба ребром меж грудей и пластая её большими ломтями.

– Да как сказать, – смутно отозвался Степан и подумал: «Знает о Михайле, видать, был у них разговор с Петром».

Дуся складывала ломти на тарелку, кивала, будто считала их. Постояла в задумчивости, смахнула фартуком со стола крошки в ладонь, унесла, бросила в ведро с очистками.

– Да чё он, где запропастился? – Она прислушалась к звукам за избой, приподняла и уронила в недоумении полные руки. – Заскочил бы к Любке, она ещё в сельпо, а нет – так дома доржит. Мужику чё? Ночью окно высадит, а бутылку дай… Вот пропал так пропал!

– Зря он побежал. – Степан потянулся за папиросами, брошенными Петром на столешницу буфета.

– Свою припас, али не пьёшь? – спросила Дуся, и в чёрных глазах её промелькнула смешинка.

– Обхожусь, – улыбнулся Степан. – Я выйду, покурю пока.

– Кури тут, не барыня, детей нет. – Она зажгла десятилинейную лампу, управила фитиль, чтоб не коптил, надвинула стеклянный пузырь. – Коровку пойти подоить, – сказала она, доставая с печи подойник. – Когда уж пригнали, а всё не соберусь. Ишь как зовёт. Всюё голову проревела.