Тут Афанасий Иванович посмотрел на отдыхающих и обомлел — лица у людей посветлели, они улыбались от души и раскованно.
«А ведь я рассказал им отнюдь не веселые вещи», — подумал фотограф и быстро сделал снимок. Но спешить было некуда. Люди улыбались и оживленно обсуждали услышанное.
— Еще говори! — крикнул ему пожилой нервный мужчина. — Нам спешить некуда!
— Могу еще, — продолжал Афанасий Иванович. — Для перевыполнения хозяйственного плана мы в каждую комнату поставили по лишней койке. Конечно, в тесноте не в обиде, но лучше и не в обиде, и не в тесноте. Правильно?
— Правильно! — поддержали его курортники. — Правду говоришь! Точно! Все как есть!
— Недостатки имеются, но коллектив у нас в общем-то хороший, — заключил Афанасий Иванович, — и мы приложим все усилия, чтобы наш санаторий стал действительно образцовым!
— Молодец! — похвалил его пожилой мужчина, а кое-кто даже зааплодировал.
Те же слова, но уже другим отдыхающим говорил фотограф у бюста поэта, у мосточка и тут же снимал веселых смеющихся людей. Через несколько дней к нему за фотографиями выросла длинная очередь.
Пожилой нервный мужчина взял сразу три фото и, расплывшись в улыбке, сказал:
— Спасибо, настроение у меня подняли. Когда не все хорошо, а говорят, что полный порядок, то не очень веришь, что будет лучше. А когда говорят по делу, веришь и знаешь, что плохое непременно уйдет. Вот так. Спасибо вам!
— Не за что, — хотел улыбнуться Афанасий Иванович, но вздрогнул, увидев приближающегося к нему директора санатория.
Директор, нахмурившись, отозвал фотографа в сторону и тяжело вздохнул:
— Прослышал я про твои речи и решил с тобой расстаться. По самой нехорошей статье. Но чудо какое-то произошло с людьми. Ворчать перестали. Никто ни на что не жалуется. Даже тип, который сейчас взял у тебя фото. Он мне раньше не давал прохода, просто замучил, а теперь всем нам пожелал успехов. Искренне. От души. Понимаешь, от всей души! Я лично ничего не понимаю. Но если людям нравится, то давай!
— Слушаюсь! — по-военному отрапортовал Афанасий Иванович и улыбнулся: — Я им еще скажу, что директор у нас не все понимает, но есть надежда, что со временем начнет понимать! Вот обрадуются!
ГРАФ ВОЛОДЯ
Володя числился техником и танцевал в ансамбле заводского Дома культуры. Танцевал здорово, и настолько, что его пригласили в балетную труппу местного театра музыкальной комедии. Зарабатывать он стал поменьше, зато официально был оформлен артистом. Володя танцевал матросов, монтажников, разбойников и особенно удачно графов. К его статной фигуре и тонким чертам лица очень подходили фрак, цилиндр, манишка, белые перчатки и тросточка.
— Ну прямо вылитый граф! — говорила ему после спектакля старая реквизиторша Анастасия Павловна. — Только не хватает горбинки на носу! А в остальном чистая графская порода!
Володя смеялся над ее словами, вспоминая рабоче-крестьянские родословные отца и матери. Графов он не то чтобы презирал, но не считал достойными людьми, будучи знаком с ними по опереттам, где они были в основном кутилами, мотами и весьма недалекими субъектами.
Володя освобождался от фрака, манишки, снимал шляпу, перчатки, откладывал в сторону тросточку и, натянув свой пиджачок, чувствовал себя преотлично и, самое главное, спокойно. Дома лежал диплом техника, и Володя знал, что, как бы ни сложилась его актерская карьера, он в жизни не пропадет.
Было уже десять вечера. Автобусы ходили редко. Такси проносились мимо. Володя шел домой пешком мимо чудом сохранившейся стены бывшего городского кремля и высоченного действующего собора, привлекавшего основное внимание интуристов, минуя ресторан, откуда доносилась современная музыка, где танцевала и, по всей видимости, находилась Лилька — красивая девушка, тайно любимая им, но не обращающая на него никакого внимания. Володе захотелось зайти в ресторан, но, чтобы попасть туда и получить место, нужно было дать рубль швейцару и три официанту. Володя не был жадным человеком, но ему претили купеческо-княжеские замашки, и он шел домой, вдыхая свежий весенний воздух, и на душе его разливалась благодать при мыслях о том, что в новом сезоне «Спартак» заиграет еще лучше.
Таким образом Володя проводил почти каждый вечер, но однажды случилось непредвиденное. Реквизиторша Анастасия Павловна, страдающая прогрессирующим склерозом, ушла из театра, захватив ключи от гримерных, где лежали вещи артистов: Стали искать слесаря, но Володя, не дождавшись его прихода, вышел на улицу во фраке, цилиндре и с тросточкой в руках.
Не прошагал он и ста метров, как рядом с ним затормозило такси и водитель вежливо приоткрыл дверцу:
— Бонжур, садитесь!
Володя оторопел от этих слов, но, догадавшись, что его приняли за иностранца, взял себя в руки и небрежно бросил водителю: «Езжайте, езжайте!» — чем заставил его вздрогнуть и так же вежливо прикрыть дверцу.
«А я и взаправду артист!» — улыбнулся про себя Володя, остановившись у входа в ресторан и лениво вертя в руках тросточку.