Вечный всадник

Перепутались мысли в голове у Кощея: «Что же это получается? Одни люди от моих сапог в восторге, а другие за них же уничтожить меня хотят? Почему? Что я сделал плохого?!»

Не смог Кощей понять всех сложностей жизни, поскольку многие годы сторонился людей. Сдали у него нервы, сердце, зашалила печень. А тут еще кто-то распустил слух, что Кощей есть Кощей и от него можно ждать одни лишь пакости. Не выдержал старик такой нервотрепки и умер. От сердечной недостаточности. Как обычный человек. Но умирал с улыбкой на лице. С трагической, но все-таки с улыбкой. Потому что хоть под конец жизни, но все-таки стал человеком, и не только врагов приобрел, но и друзей. И еще понял Кощей, что теперь он на самом деле бессмертный, потому что сделал людям добро и они рано или поздно воспользуются им. И тот, кто отыщет его сапоги, и кто организует их производство, и кто первым полетит на них — тоже станут бессмертными.

Подумал об этом Кощей, страшные складки на его лице разгладились до такой степени, что оно могло показаться даже юношеским, но тут остановилось сердце. Сказался возраст. Многие люди жалели Кощея. Больше всех переживал Эдик и поклялся во что бы то ни стало разыскать чудо-сапоги.

— Я их обязательно найду. Ведь людям тогда станет жить намного легче! — сказал он.

А другой мальчик скептически посмотрел на него: «Зачем искать? Это долго, нудно и обременительно. Лучше быть страшным, чтобы тебя все пугались!» Подумал он об этом, безобразные складки обозначились на его лице — и так резко, что оно стало старческим.

ВЫСШАЯ ФОРМА

Сидел Кузякин в пивном баре. Пил пиво. С подсоленными сухариками. Чувствовал себя нормально. И захотелось ему поговорить. А сосед по столику попался хмурый. И странный. Длиннющий. С большими ушами. И одну кружку пива тянул целый час. С громадными усилиями, но все-таки втравил его Кузякин в разговор. Начали с погоды и дошли до неопознанных летающих объектов. Кузякин прямо сказал, что все это чушь и ни в какие иные цивилизации он не верит. Сосед еще больше нахмурился. Тогда Кузякин заказал полдюжины пива уже без сухариков и после пятой кружки грозно вымолвил:

— Нету!

— Чего нету? — поинтересовался сосед.

— Нету! — икнул Кузякин. — И все!

— Очень примитивно вы рассуждаете, — загадочно улыбнулся сосед. — Есть и другие цивилизации, и люди, правда, иногда пребывающие в плазменном состоянии.

— Это как понимать? — собрав остатки сознания, спросил Кузякин.

— А вот так, — сказал сосед, — человек превращается в плазму. Это высшая форма существования. Желаете попробовать?

«Не бреши», — хотел сказать Кузякин, но вместо этого почему-то кивнул головой и пробормотал:

— Давай! Только сперва пиво допью.

Кузякин тщательно опорожнил последнюю кружку, после чего сосед вытащил из кармана какой-то предмет наподобие зажигалки, щелкнул им, сверкнул на Кузякина шальным взглядом и исчез. А Кузякин ощутил довольно сильный толчок в затылке и вдруг перестал чувствовать голову, руки, ноги, а потом и все остальное тело. Зато разлилось по нему неведомое ранее блаженство, как будто насосался он воблы с чешским пивом.

— Вы сейчас представляете собой легкое прозрачное облачко, — донесся до Кузякина голос соседа. — Вы — плазма, то есть высшая форма человеческого существования!

«Пусть облачко, нехай высшая форма, на все плевать, когда так хорошо! — подумал Кузякин. — И не нужны мне фирменные джинсы, и не буду я копить деньги на машину, а стану читать стихи, наслаждаться Дебюсси и творить на земле лишь добро!»

Взыграла в Кузякине совесть, оторвался он от пива и поспешил в свою родную контору, поскольку до конца рабочего дня еще оставалось целых полтора часа. Влетел через форточку в актовый зал, а там заканчивается собрание. Выступают его коллеги, приводят цифры выполнения плана и при этом радуются, а некоторые от удовольствия даже потирают руки.

— Липа это! — выкрикнул Кузякин. — Я точно знаю. Я сам эти цифры выводил. Зачем втирать очки управлению? Оно передает наши цифры в министерство, а то еще выше. На нашу продукцию люди станут надеяться, а ее будет с гулькин нос! Липа это! И все!

— Кто это пищит? — удивился начальник конторы.

— Это я говорю — Кузякин! — прокричал Кузякин и только тут заметил, что все его слова сливаются во что-то похожее на пищание.

«Наверно, теперь на другой скорости разговариваю, — подумал Кузякин. — Но ничего. Я свое мнение изложу в письменном виде, пошлю куда надо и до тех пор буду посылать, пока не покончу с этим очковтирательством!»

Довольный собой, вылетел Кузякин из актового зала и лег на курс прямо к дому. Влетел через форточку в спальню и застыл в центре комнаты от неожиданной картины: жена его Зинуля стоит у зеркала и волосы расчесывает, а на кровати сидит его закадычный дружок Иван Григорьевич и шнурует ботинки.

— Не спеши, — говорит ему Зинуля, — муж сегодня пивом накачивается. Придет поздно.

— Да, — вздыхает Иван Григорьевич, — не уделяет он тебе внимания.

— И не нужно мне его внимание, когда он выпивши, — вздыхает Зинуля и спрашивает: — Ты курил?

— Нет, — говорит Иван Григорьевич.