Вечный капитан

Вдруг включаются звук, который пропал, едва я въехал в просвет между кибитками. Орут бабы и дети. Где-то звенит железо о железо. Надо бы помочь, но никак не пойму, где это происходит. Что-то кричат аланы, оттягивающие кибитку. Один из них хватается за горло, которое насквозь пробила стрела, и падает. Через него перескакивает всадник, который через просвет между кибитками врывается в центр гуннского лагеря. За ним следуют другие. И я скачу туда. Вижу, как алан пронзает копьем девушку с луком. Она в белой рубахе и с распущенными черными волосами. Девушка роняет лук, но еще какое-то время стоит. Рубаха в месте удара стремительно темнеет, пятно быстро расширяется вниз. Девушка как бы нехотя опускается на землю, замирает на боку. Ноги подогнуты, будто собиралась сесть на пятки, но передумала и легла. И тут раздается яростный вопль победы. Орут все аланы, оглушительно громко и долго. И я ору, но не столько от радости победы, сколько от облегчения, что всё наконец-то закончилось. Кажется, я выдержал очередное испытание.

В центре лагеря лежит полтора десятка гуннских трупов. На остальной территории лагеря – еще десятка три. Примерно треть из них, если не больше, – женские. Аланы потеряли убитыми восьмерых. Два десятка раненых, некоторые тяжело. Мои все целы и невредимы.

Я пытаюсь выдернуть стрелу. Древко темное, давно изготовлена. Оперение коричневатое, явно не гусиное. Обламываю древко на уровне доспеха, потом разберусь с застрявшим наконечником. Палак привозит мое копье. Наконечник весь в крови. Мне почему-то очень важно, чтобы все увидели это. Я забираю копье и приказываю третьему отряду скакать за табуном лошадей и стадами волов и телят, которые, как вчера сообщили наши разведчики, паслись километрах в двух отсюда под охраной всего трех гуннов. Думаю, пастухов уже и след простыл.

В лагере вдруг стало относительно тихо. Из трех или четырех мест доносился женский плач, но приглушенный – смирившийся, что ли. Утешаю себя мыслью, что гунны пришли сюда захватчиками, и теперь настало им время убираться на территорию будущей Венгрии. Впрочем, аланы тоже захватчики, и славяне, и готы, и скифы… Может быть, кроме росов (или как там они себя тогда называли?!), которые, как показывает генетика, пришли сюда раньше всех вышеперечисленных, сразу после ледникового периода.

34

В моем роде прибавилось народа. При разделе добычи я взял две кибитки с двумя парами волов и скот на продажу. По настоятельной просьбе скифов выбрал указанных ими двух коней и двух девиц-сестер. Кони шли первыми. Девицы оказались красивыми полукровками пятнадцати и тринадцати лет, голубоглазыми и темноволосыми. Старшая, более спокойная досталась Скилуру, а младшая, пошустрее, Палаку. Мать их была славянкой из племени радимичей, прожившей в рабстве у гуннов семнадцать лет. Ее тоже пришлось взять вместе с девятилетним сыном и шестилетней дочерью. Мать с младшими детьми добралась до Херсона со мной на шхуне. Скифы вместе со своими женами и лошадьми и моими кибитками и скотом и готы со своей добычей в сопровождении аланов доехали по суше. Готы взяли по коню, рабыне, паре коров и немного оружия и тряпок. Остальное было долей аланов.

Что меня поразило – это легкость, с какой пленные влились в аланский род. За три дня, пока мы медленно добирались до аланского стойбища, гуннские женщины и дети перестали горевать. В их жизни мало что изменится. Та же степь, тот же скот, такой же образ жизни. Только ночевать будут не в кибитках, а в юртах. Разве что мужья у женщин появятся другие. А у некоторых – наконец-то появятся. Дети вырастут не гуннами, завоюют в бою, если сумеют, право считаться воинами, что значит – аланами. Кстати, многие пленники от смешанных браков с аланками, тоже когда-то смирившихся со своей долей. Благодаря пленным и прибившимся аланам, род Гоара увеличился и стал сильнее почти вдвое. И примерно во столько же богаче. Мне нравится, когда мои друзья богаты: не надо выслушивать жалобы на бедность.

По прибытии в Херсон я решил не продавать весь скот. В тоже время не хотелось содержать его много во дворе. Да и летом в городе напряжно жить из-за вони. С наступлением холодов она не доставала, разве когда ветер дул на нас со стороны рыбного рынка. Я сходил в гости к Келогосту. Принес им в подарок немного перца.

Пока его жена готовила нам мясо с этим перцем, я поинтересовался:

– Не знаешь, никто не продает виллу с земельным участком?

– А большой участок тебе нужен? – уточнил он.

– Не очень. Мне главное, чтобы дом был большой. У меня теперь на шее такая орава, что в маленьком не поместимся, – объяснил я.

– Большой дом продается только с большим участком, а такой стоит дорого, – сообщил он.

– Сколько примерно? – поинтересовался я.

– Чуть поменьше продали в начале осени за четыреста солидов. Этот будет стоить не меньше четырех с половиной сотен, – ответил Келогост.

– То есть, примерно шесть фунтов? – уточнил я.

С богатством пришла привычка считать золото фунтами.

– Он стоит таких денег, – заверил дрегович.

– Сведи меня с продавцом, – попросил я.