Вечный Град (сборник)

Следующую чашу подняли в честь Нептуна, а также Диоскуров, Эола, и всех прочих богов, сопутствующих путешественникам и мореходам, чтобы все они хранили Геллия во время его плавания. Кто-то под звуки невесть откуда взявшейся арфы нараспев продекламировал оду Горация к кораблю Вергилия. Тогда же принесли сладкое – разнообразные медовые печенья, печеные пиценские яблоки, политые медом, и венункульский изюм. Веттий всех названий и не знал, но хозяин пира торжественно их объявлял.

– Задержался ты малость! – обратился к Геллию Виндекс. – Надо было пораньше плыть. Море уже неспокойно.

– Ну что делать? Если б не моя лихорадка, я бы уже, наверное, был в Афинах. Как бы то ни было, решил так решил: завтрашний день – на последние приготовления, а послезавтра мы отъезжаем в Брундизий и оттуда плывем. Мальчики уже все в нетерпении.

– Так еще до Брундизия сколько добираться!

– Не беспокойтесь, друзья! Если божественный Юлий проделал путь до Родана за восемь дней, то неужели мы, если поедем Траяновой дорогой, с хорошими сменными лошадьми и в удобной карруке, не доберемся за то же время до Брундизия?

– Я сделал что-то предосудительное? – спросил Веттий Гельвидиана, когда они вышли на улицу.

Лил дождь, им пришлось с головой укутаться в плащи и идти быстро, стараясь при этом не загасить факел, освещающий путь.

– Как тебе сказать? Вроде бы и нет, но здесь так не принято. Геллий предпочитает, чтобы молодые люди молчали и слушали. К тому же ты ведь просто рассказал, что видел сам, не выказав никакой учености. Даже про Тацита разговор поддержать не смог. А кроме того, ты почти что перебил самого Фронтона.

– Разве? Мне казалось, я подхватил его мысль.

– Ну и как это выглядит со стороны? Ему добрых шестьдесят и он учитель самого августа, а тебе еще восемнадцати не исполнилось и ты сам ходишь к учителям. Но ты оценил ученость гостей?

– Да, безусловно… Ученость просто потрясающая! Но… ради чего она? Знаешь, я все-таки ждал от философского пира чего-то другого.

– Чего же?

– Как тебе сказать? Чего-то более сократовского, что ли… У Платона все-таки даже на пиру разговор ведется о предметах по-настоящему возвышенных…

– Ну да, например об андрогинах, имевших по два лица, четыре уха и передвигавшихся колесом, – усмехнулся Гельвидиан. – Как представлю эту картину, с торчащими в обе стороны задами, так и воспаряю на крыльях.

– Но это же, в сущности, аллегория, – Веттий словно бы не заметил не совсем пристойного намека. – Речь-то идет о природе Эрота и о стремлении человека к изначальной целостности. Разве не возвышенная цель – познать природу любви? А тут… Чего-то мне не хватает… Точнее сказать, я вообще не вижу здесь философии.

– Философии в узком смысле здесь, конечно, и нет, – согласился Гельвидиан. – Но если понимать ее широко, как любовь к мудрости, любовь к знанию, накопленному за столетия, доскональное знание книг – то она проявляется и здесь. Насколько свободно надо знать авторов, чтобы вот так легко находить пример на любую тему. Да, сегодня была выбрана тема пира и угощений. В другой раз это была бы, скажем, тема закона или жертвоприношения – и ты увидел бы, что каждый из присутствующих находит, что сказать, и заметь, со ссылкой на авторов, а не как ты, по собственным детским воспоминаниям.

– Но это же какая-то игра! – нетерпеливо возразил Веттий. – К тому же ты сам говорил, они готовятся заранее.

– Пусть игра, но насколько утонченная! Заранее дается только самая общая тема. И сегодня, кстати, все было без подготовки, потому что предмет довольно простой.

– Воля ваша, но я не понимаю, почему такой пир называется пиром философов! – не сдавался Веттий. – Это пир виноделов, поваров, правоведов, собирателей старины – зови как хочешь, но мудрость здесь и не ночевала.

– Просто ты хотел блеснуть познаниями, а тебя не оценили, – подытожил Гельвидиан.

– Думай как хочешь, – Веттий немного обиделся и замолчал, ускоряя шаг.

5

В середине ноября заход Плеяд, знаменовавший наступление зимы, положил также начало Плебейским играм. Как всегда, средоточием и ядром их стало жертвоприношение – священная трапеза Юпитера, совершавшаяся на Капитолии, на которую, как обычно, был приглашен и сенатор Клодий Вибий Вар. Священной трапезе предшествовало несколько дней сценических игр и колесничных ристаний. Но все это оказалось закрыто для Веттия: возвращаясь с пира под дождем, он простудился, и у него началась лихорадка, и даже запах жертвенного мяса, которое в эти дни подавалось к столу во всех домах Города, не соблазнял, а раздражал его. Он, морщась, пил тошнотворные отвары, которыми его щедро потчевал домашний врач сенатора Аристокл и о составе которых Веттий предпочитал не задумываться, но дней через пять почувствовал себя настолько лучше, что смог вместе со всеми отправиться смотреть гладиаторские бои.

Первый день боев выдался погожим, что весьма порадовало разнообразную публику, собиравшуюся на игры, – осенние дожди успели всем порядком надоесть.