Вечная молодость графини

Просто грипп. Анечка никогда не болела, чтобы серьезно и надолго. Даже в детстве. У Сереги туалетная вода резкая, чихать хочется, а от чихания в голове звенит.

– Ну, совсем расклеилась, да?

Нет.

– Я сейчас мамке позвоню. И тетке.

– Мне в школу надо.

Возражать, прижавшись щекой к рукаву, удобно. И еще приятно, когда Серега по голове гладит. И вообще хорошо, что он есть. А она собиралась Серегу ментам сдать.

Какая же она сволочь!

Анечка хлюпнула носом, до того ей стало стыдно за свои планы. Серега же расценил слезы по-своему.

– Ну не реви. Потом в школу пойдешь. И вообще, чего тебя туда потянуло вдруг? Любовь?

Не любовь, но… Кузя забавный. Он Анечке совсем-совсем не подходит, но зато у него есть собака и друзья. А у Анечки друзей никогда не было. Игрушки вот были, а друзей – нет.

– Будут. Все у тебя будет, обещаю. Ты только постарайся не заболеть, ладно?

– Ладно, – Анечка закрыла глаза и призналась: – А я на тебя настучать хотела. Кузьке. У него сосед – мент. Он приходил в школу и спрашивал про Капуценко. Тогда я ничегошеньки не знала и теперь не знаю. Но если сказать, что ты меня просил… просил…

– Алиби подтвердить? – шепотом подсказал Серега. – Если рассказать об этом, то меня станут подозревать?

Анечка кивнула. Сейчас Серега разозлится и оттолкнет ее. И снова станет, как прежде. Большой-большой дом, где у каждого своя нора. В норах одиноко. И даже лисы живут семьями.

– Зачем? – спросил Серега.

– Я… я хотела, чтобы тетечка меня любила. Тебя ведь она любит. А я… я просто при тебе. И вообще… ты же ей родной.

Серега нажал кнопку на панели, и стеклянная перегородка разделила салон на две части.

– Я знаю. Я слышала, как папуля говорил, что если есть ребенок, то по закону треть имущества по-любому полагается. Это потому, что тетечка все Тынину завещала. А Тынин – сумасшедший.

– Кто такой Тынин?

Серега не сердится? Анечка бы на его месте очень рассердилась.

– Это человек, который Таньку хоронил. Он сумасшедший, но тетечка все равно завещание на него написала. А папуля сказал, что суд отсудит, если родному ребенку. И что действовать надо быстро. Они хотят убить тетечку.

Отстранившись, Серега взял Анечку за подбородок, приподнял голову и заглянул в глаза.

– И давно ты знаешь?

Она мотнула головой и едва не упала от этого движения. Серега удержал.

– Я думала. Целый день думала. А потом мне гребень подарили. Он очень-очень красивый.

– Кто подарил?

– Дядька один. Он мерзкий. Он возле школы ждал и сказал, будто при Таньке гребень был и будто он дорогой. И вправду дорогой. А мне сон про него снился.

– Я сам Танины вещи забирал, – глухо произнес Сергей. – Не было среди них гребня. Анька, ты дура.

– Дура, – согласилась Анечка и снова закрыла глаза. Свет, проникающий через окна, причинял боль.

– Ты… ты почему не рассказала?

– Не знаю. А гребень очень-очень красивый! Правда. Я его под подушку спрятала. Только ты никому! Это тайна! И про тебя – тоже тайна. И про маму с папой. Ты говоришь, что рассказать надо. А кому? Тетечке? Но я маму люблю. И папу. И вообще все так странно. А мне хорошо. Нет, правда, хорошо! Поехали в школу?!

Серега отказался. Он держал ее крепко, и Анечке было немного неудобно от этих объятий. И еще очень жарко. А потом пятки зачесались, но Серега не дал сапоги снять. Он сам вытащил Анечку из машины и, отмахнувшись от Ильи, затащил в дом. Помог раздеться, прогнав горничную, и уложил в постель.

А гребень забрал.

Пообещал вернуть. Анечка поверила: Серега добрый.

А она – сволочь. Но исправится. Обязательно исправится. Вот только поспит немного.

– Выпей, – велела Ольга, протягивая пластиковый стаканчик. – Полегчает. И не психуй ты так, скоро вернемся.

Адам принял стаканчик. Сделал несколько глотков и вывернул остаток на сиденье машины.

– Что ты делаешь, урод?! – взвизгнул водитель, оборачиваясь. Ольга поспешила его успокоить. Адам же уставился в окно.

Дорога тянулась вдоль желтых новостроек, которые с одной стороны подпирал пустырь, а с другой – куцый лесок. Блестели вымытые талым снегом ели, пыхтел трактор, увязший в грязи, провисли мокрыми нитками провода. Проходило оцепенение.

Что бы там ни было в чае, но оно работало. Адам с удовлетворением отметил, что пульс его выровнялся и дыхание пришло в норму. Правда, появилась сонливость, но она – скорее норма для седативных средств.

– Ты ведь помнишь, что делать, Адам? – спросила Ольга, поворачиваясь всем корпусом. Она привстала и оперлась на спинку сиденья локтями. – Ты ведь не станешь делать того, что меня расстроит?

Водитель громко хмыкнул. Вероятно, он считал, что остался неузнанным.

Адам зевнул и закрыл глаза. Разговаривать ему не хотелось.

– Уверена, что не переборщила?

– Уверена, – огрызнулась Ольга. – Он притворяется. Он у нас вообще знатный притворщик.

Почему бы и нет? Мимикрия – одна из возможных стратегий выживания, и не самая плохая.