Вечная любовь

Басан лил воду на обожженную руку. Не скупясь, не жалея неприкосновенный запас. Падая с высоты его роста, струя уносила с собой остатки слизи, но кожа уже покраснела и кое-где пошла пузырями.

- Отпустите, - прохрипела, не понимая, отчего болит горло.

- Не двигайся!

Шон скатился на землю и, подхватив Улю на руки, понес к погасшему костру. Там, усадив на расстеленное одеяло, поинтересовался:

- Поняла теперь?

Она помотала головой, сделав попытку отползти. Но с другой стороны уже подошел Оюн. Он принес аптечку. Шон покопался в ней и достал круглую коробочку с какой-то желтоватой мазью.

- Дай руку!

Когда Уля не послушалась, взял сам, стараясь не прикоснуться к ожогу. Мазь оказалась приятно-прохладной и почти сразу уняла боль.

- Ты только руку обожгла, а орала на всю пустыню. Представь, каково было Джастину! Кислотой в лицо!

- Но вы даже не попытались его спасти. И... убили!

Перед глазами встало обезображенное лицо, отчего по спине пробежали мурашки, заставив передернуть плечами.

- Это было милосердно, - Шон перевязывал руку и терпеливо объяснял. - Ты видела его лицо? Как думаешь, он выжил бы с такими ранами? И как долго? Предпочла бы смотреть, как Джастин мучается несколько часов, пока эта гадость прокладывает дорогу к мозгу? Уля, запомни: если в тебя плюнул олхой-хорхой - ты обречена. Куда бы он ни попал - ты труп, причем такой смерти и врагу не пожелаешь.

Закончив, Шон оглядел поредевший отряд:

- Все целы? В путь!

По мнению Ули, лучше было бы повернуть обратно, но в глазах спутников горел такой фанатичный огонь, что она не решилась возражать. А потом азарт захватил и её: судя по всему, находка стоила того, чтобы рискнуть.

И все-таки мысль, что Джастин Одли не напишет больше ни одной статьи, не сделает ни одной фотографии на радость фанатам археологии, убивала. И доверие к Шону пошатнулось очень сильно. Когда он попытался забрать повод её верблюда, воспротивилась, вцепилась в грязную веревку двумя руками:

- Я сама. Надо же привыкать.

Шон только кивнул и проехал вперед, оставив замыкать цепочку каравана Басану.

Тот почти оправился после нападения беркута. Не кривился при каждом шаге, да и движения стали свободнее. А в один из вечеров Оюн и швы снял. Уля старательно отводила взгляд, но он постоянно возвращался к багровым шрамам с красными точками там, где были нити.

- Если не будет таскать тяжести - скоро поправится, - Шон заметил её страх и постарался успокоить.

Ульяна разрывалась. С одной стороны, рядом с ней находились убийцы. С другой... Стоило закрыть глаза, тут же всплывал скрючившийся на земле Джастин, его лицо, лишившееся кожи и мяса... Эта картинка словно отпечаталась на внутренней стороне век, чтобы не давать покоя. После такого не выживают, в этом Шон прав, и, возможно, тот выстрел действительно оказался coup de grâce, ударом милосердия, ведь доставить раненного в больницу было невозможно, а пустынная буря заметет следы преступления... Но в глубине души Уля понимала, что всего лишь ищет оправдание человеку, который стал небезразличен.

Когда она впервые поняла, что её тянет к Шону, испугалась. Богатый, знаменитый, интересный... Это началось еще на раскопках? Уля старательно вспоминала и не могла вспомнить. Шон был не в её вкусе: худощавый, даже немного женственный. Но здесь, в пустыне, недостатки вдруг обернулись достоинствами: самоуверенность превратилась в надежность, жеманность - в осторожность, худощавая гибкость делала Шона прекрасным бойцом. Чего стоили те прыжки вокруг Костяного демона! Каждое движение - продумано, отточено, как лезвие чуть изогнутого клинка.

За ними он следил строго. Вот и теперь прежде чем забраться на верблюда, проверил, легко ли мечи выходят из ножен. И, поймав взгляд Ули, улыбнулся ободряюще.