Вечер в Византии

– Больше трех недель в Нью-Йорке мне не высидеть, – продолжал Мерфи.

– Это столько я здесь пролежал? – спросил Крейг.

Мерфи как-то странно посмотрел на него.

– Да, – кивнул он.

– Долго.

– Очень. И доктора не могут сказать, когда отпустят тебя.

– Они просто не знают.

– Гибсон утверждает, что ты не сможешь работать… пальцем пошевелить… не меньше чем полгода. Даже если выйдешь завтра.

– Знаю. Он мне говорил.

– Томасу нельзя ждать, – убеждал Мерфи. – Чтобы закончить фильм в этом году, нужно начинать съемки через месяц, не позже. Из-за погоды.

– Из-за погоды, – согласился Крейг.

– Они с Уодли работают по восемнадцать часов в сутки. Томас говорит, что Уодли вытянет. Говорит, ты просто обалдеешь, увидев окончательный вариант.

– Наверняка.

– Хочешь знать, кого они взяли на главные роли?

– Не слишком, Мерф.

Снова этот странный взгляд.

– О деньгах не беспокойся, – заверил Мерфи. – Получишь кругленькую сумму сразу, а потом пять процентов с прибыли.

– Как-нибудь в другой раз расскажешь подробнее, – попросил Крейг.

– Томас оказался настоящим джентльменом.

– Я в этом уверен.

Крейг закрыл глаза. Мерфи казался очень далеким, словно был на другом конце длинного зала, и это его беспокоило.

– Ты устал, – посочувствовал Мерфи. – Не буду больше тебя волновать. Позвони, если что-нибудь понадобится.

– Обязательно, – пообещал он, не открывая глаз.

– Соня шлет привет.

– Спасибо, Мерф.

– Не бери в голову, малыш. Все обойдется, – сказал на прощание Мерфи, едва не столкнувшись в дверях с мисс Белиссано.

– Включите телевизор, пожалуйста, – попросил Крейг.

Услышав рев зрителей, Крейг открыл глаза. В Сент-Луисе было солнечно.

В тот день, когда температура впервые упала до нормальной, доктор Гибсон позволил Пенелопе навестить больного. Насколько Крейг знал, доктору не сказали, что они разводятся, так что тот сделал вполне естественную, на его взгляд, вещь. Вероятно, посчитал, что приготовил пациенту приятный сюрприз.

Вошедшая Пенелопа жалко улыбалась. Она сделала новую прическу, и волосы по-девичьи падали на плечи. На ней было темно-синее платье: когда-то он сказал, что больше всего любит ее в синем. Как давно это было.

– Здравствуй, Джесс, – тихо, дрожащим голосом выдавила она, опустив голову. В последний раз они виделись в адвокатской конторе. Он никак не мог вспомнить, сколько месяцев прошло с тех пор.

Она наклонилась и поцеловала его в щеку. Десятитысячный поцелуй.

– Привет, Пенни. Ну как твоя пряжа?[56]

Их собственная старая шутка.

– Что? – нахмурилась она. – Какая пряжа?

– Не важно, – бросил он. Она не поняла.

– Как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно. Разве не видишь?

И чтобы не думать о ней, постарался вспомнить о ее адвокатах. Пенелопа поджала было губы, но тут же опомнилась, стараясь сдержать гнев.

– Доктор Гибсон говорит, что есть обнадеживающие признаки. Очень обнадеживающие.

– Это весьма окрыляет.

– А ты нисколько не меняешься! – выпалила она. Гнев все-таки на мгновение прорвался наружу.

– Я человек постоянный, – сообщил Крейг, стараясь не поддаваться ее жалости, которую она, вероятно, считает любовью.

– Доктор Гибсон считает, что после выписки ты должен долго отдыхать. Нужно, чтобы кто-то присматривал за тобой. Хочешь вернуться домой?

Он вспомнил просторное кирпичное здание на тихой, обсаженной деревьями нью-йоркской улице, маленький садик позади, с пыльной листвой, письменный стол в кабинете, книги на полках. Они согласились поделить мебель, но руки не доходили. Да ему и некуда было ее ставить: нельзя же возить письменный стол из отеля в отель.

Она ждала ответа, но Крейг молчал.

– Хочешь отозвать адвокатов и остановить бракоразводный процесс? Я хочу.

– Я подумаю.

У него не хватает сил противостоять ей сейчас.

– Что заставило тебя пойти на это? Ни с того ни с сего прислал мне это ужасное письмо с просьбой о разводе. В конце концов, мы неплохо ладили. Ты делал что в голову взбредет. Месяцами не бывал дома. Я даже не знала, в Штатах ты или нет. И никогда не задавала вопросов о твоих… кто бы там они ни были. Может, мы и не воплощали собой светлую юношескую любовь, но мы все же уживались.

– Уживались, – повторил он. – Да мы по пять месяцев не спали.

– А по чьей вине? – почти взвизгнула она.

– По твоей.

У нее весьма избирательная и очень услужливая память. Он не удивится, если она будет все отрицать с полным сознанием собственной правоты. Но к его удивлению, она вдруг заявила:

– А чего ты еще ожидал? Все эти годы ты ясно давал понять, что я тебе надоела. Ты приглашал чуть не весь свет, только бы не ужинать наедине со мной.

– Включая Берти Фолсома.

Пенелопа покраснела.

– Включая Берти Фолсома. Насколько я понимаю, твоя потаскушка дочь проболталась тебе о Женеве.

– Именно.

– Он по крайней мере внимателен ко мне.

– Браво. Молодец, ничего не скажешь. Да и ты тоже.

– Еще одна жертва, которую можешь добавить к своему счету, – прошипела она. Все сдерживающие барьеры куда-то исчезли. Ее уже не останавливали ни пластиковый сосуд, изливавший бесполезные лекарства в его вену, ни больничная палата, ни белые стены. – Толкнул ее в объятия этого пьяницы.