Вдали от городов. Жизнь постсоветской деревни

Деревня концептуонально является до сих пор «общинно» организованной социальной единицей, для жителей которой важна «принадлежность деревне» в течение поколений, и поэтому они чутко реагируют на пришельцев. Поскольку социальный контроль здесь особенно силен, то, следуя общеизвестной социологической истине, мигранты чаще выбирают своей целью города. С коллективизацией, переселением и урбанизацией в Восточной Европе в прошлое уходят «аутентичные» деревенские культуры, которые могли бы лечь в основу идентичности и сбережения ресурсов. Чем дольше длились данные процессы, как, например, в «советском ядре», тем яснее проявились эффекты форсированной, требующей высокой мобильности экономической политики.

Хотя уже говорилось о миграционных особенностях Болгарии (симбиоз город-деревня) и Восточной Германии (обезлюдевание), необходимо коротко остановиться на миграционных образцах на юге России. В некотором смысле можно говорить об идеальном типе, в котором сплетаются все формы миграции сельских регионов Восточной Европы.

Для иллюстрации этого комплексного образца миграции процитируем высказывание молодой женщины, которая хотя и родилась в исследуемой нами деревне, однако выросла в Туркмении, а после смерти матери вернулась в деревню и долго жила там у бабушки:

«Нет, она [бабушка] из Белоруссии, она тут просто долго жила. В действительности они были кочевниками – как и везде в тогдашнем Советском Союзе. Она и мой дедушка познакомились в Литве (…). И тогда там родились двое детей, как мне кажется, мой старший дядя и моя мама, потом они переехали в область Кустанай [Казахстан], жили там. Примерно десять лет. Там родился мой младший дядя, а затем они переехали сюда. Некоторое время они жили в Тихорецке [недалеко от Краснодара] (…) Я тут родилась. Поэтому так получилось. Таким образом они переезжали. Моя бабушка работала всю свою жизнь в колхозе, но мой дедушка полетел в Шевченко [Казахстан], на шахту».

Эти несколько предложений развертывают панораму советской повседневности. Перед глазами встает не досовременный анклав внутри высоко модернизированного общества, а форма поселения, которой не было в сельских регионах несоциалистических индустриальных обществ. В этих деревнях живут люди, которые хотя и всегда жили в селе и работали в сельском хозяйстве, но которые одновременно являются продуктами социализации современной индустриальной и образовательной политики и как таковые сохраняют в себе определенные индивидуализированные и ценностные представления. 7

Образец миграции в деревне юга России возник как наслоение различных миграционных волн. Сначала шли миграции, вызванные первой мировой войной, революцией и началом коллективизации. Массовые переселения, депортации происходили еще до наплыва эвакуированных и беженцев второй мировой войны. Друг за другом следовали несколько фаз коллективизации и развития деревень, пока в 1960–70-е годы несколько не замедлилось стремительное развитие городов и, соответственно, процесс переселения из деревни в город.

Начиная с 1950-х годов миллионы работников, получивших в России образование, устремлялись в среднеазиатские и кавказские советские республики. Эта миграция рабочей силы сменилась в 1980-х годах процессом ремиграции, который ускорился после падения Советского Союза и до сих пор не закончен. Схожим образом обстоят дела и с появлением индустриальных городов на Крайнем Севере и в Сибири, которые привлекали миллионы людей прежде всего из плохо снабжаемых сельских областей и малых городов. Процесс деиндустриализации вынуждает теперь этих горожан к миграции, а многих из них – из-за отсутствия лучших возможностей – к возвращению в родные деревни.