Вдали от городов. Жизнь постсоветской деревни

Инт.: Отличается ли жизнь в городе от жизни в деревне, как вы думаете?

Инф.: Я не знаю, работой, наверное. Физической работой, понимаете? Мне кажется, что в деревне все время что-то надо работать. Все работать, работать. Работать! А как… Вот я поеду в гости, да, помыл посуду. Пришел с работы. Помыл посуду и отдыхай (…) Не знаю, чем люди там (в городе) занимаются. Наверное, пылинки все сдувают. С тряпкой бегают каждый день. Туды-сюды, туды-сюды! Ну что делать каждый день?! Я не знаю. Ну белье постирать день – я согласна. Ну сготовил там час. Но потом-то что делать? Не знаю. Я хоть три раза во двор схожу. Навоз почищу. Потом на работу, там, схожу. Не знаю, конечно… (пауза, задумалась)

(из интервью, жен., 1963 г.р., б. зоотехник, ныне уборщица)

Мне представляется чрезвычайно важным, что такому деревенскому труду совершенно не придается статус товара. Он ценен сам по себе и отнюдь не рассматривается как источник богатства и даже доходов, в то время как самой этой идее, согласно З. Бауману, более двухсот лет. Она была порождением так называемой эпохи «тяжелой модернити» (Бауман, 2002:27) и в общем-то сопровождает любые рыночные отношения. В нашем исследовательском случае ценность и значимость труда не проговаривается, он ценен сам по себе, вне зависимости от «вознаграждения» за него. Требование «быть трудолюбивым» звучит как настойчивый моральный императив. При этом он выступает неким общим мерилом, переопределяющим иные требования и правила морали. Пример тому – отношение к пьянству. В принципе, можно сказать, что пьянство в деревне – это морально неодобряемое поведение. В качестве аргумента приведу радикальное высказывание по этому поводу (кстати, одно из множества). Его я услышала в магазине. Когда одна из «опустившихся» покупательниц брала бутылку спиртного, пожилая женщина из очереди отреагировала: «Я бы вас из автомата всех! Рука бы не дрогнула. Вы только общество засоряете». Ее поддержал мужчина лет пятидесяти: «Давно говорю, всех пьяниц к стенке. Легче бы всем дышалось». В то же время пьянство не осуждается и, более того, не считается таковым, если при этом выпивающий работает. Труд в принципе легитимирует практику употребления алкоголя, он нормализует жизненный режим «работа – расслабление с помощью алкоголя». Следующая цитата из интервью – воспоминания о практике совместного выпивания после работы еще в совхозные времена:

Ну как же, я даже не могу как сказать (вздыхает, подбирает слова). Окончилась посевная. Ну господи, у всех в деревне это праздник – окончание посевной. Ну и что же, здесь же все. Так всегда… Это принято так. Надо же отдохнуть…

(из интервью, жен, 1963 г.р., б. зоотехник, ныне уборщица)

Информантка старательно избегает называть вещи своими именами. При этом подобная практика – «само собой разумеющаяся»; она не требует специального проговаривания. В данном случае алкоголь – это праздник и «законный» отдых от трудовой деятельности. И для нее подобное положение дел нормально и уместно и исходя из сегодняшней перспективы. Другой пример – следующая увиденная нами ситуация. Мы были в гостях у одной из наших информанток, когда к ней зашел Н., «друг семьи», как нам его охарактеризовали, и спросил у хозяйки дома: «Я у тебя деньги на Новый год занимал? А то бегал, глаза налив, ни черта не помню! Помню, у кого-то брал…» Та сочувственно стала предлагать варианты, у кого Н. мог тогда занять. Потом они живо обсудили, как Н. и другие мужчины деревни «выходили из новогоднего запоя». Когда гость ушел, наша инфор мантка прокомментировала: «Знали бы вы, какой он труженик!» Подобная персональная характеристика была призвана уравновесить возможное негативное впечатление от «друга семьи», и в качестве «противовеса» было представлено оказавшееся значимым в данном контексте персональное качество – трудолюбие.

Однако на общем фоне здравиц труду проблематичными, а, может, и вполне логичными звучат голоса в детских сочинениях, подобно следующему: