Вдали от безумной толпы

– Да, после таких ударов не встают. А теперь будет интереснее. Я покажу вам свободное упражнение, состоящее из уколов и рубящих ударов, кавалерийских и пехотных. Они будут чередоваться молниеносно и произвольно. Правила здесь нужны лишь затем, чтобы направлять чутье солдата, но не мешать ему. Вы мой противник. Я проделаю все, как на настоящей войне, с тою лишь разницей, что всякий раз буду промахиваться на волосок или, может быть, два. Ни в коем случае не двигайтесь!

– Даже не шелохнусь! – ответила Батшеба отважно.

Трой указал ей место примерно в ярде от него. Ее дух, жаждущий приключений, находил своеобразное наслаждение в этой чрезвычайно непривычной игре.

– Теперь я предлагаю вам небольшое испытание, чтобы проверить, достаточно ли вы храбры для тех упражнений, которые я задумал.

Трой сверкнул саблей, и лезвие блестящей змеею скользнуло чуть выше левого бедра Батшебы, не успевшей даже опомниться. Затем острие, словно бы пройдя сквозь ее тело, вынырнуло справа, будто из ребер. И наконец Батшеба увидела ту же саблю, совершенно чистую, без единой капли крови, поднятой строго вверх (у военных это положение именуется «подвысь»). Все произошло с быстротою электрической искры.

– Ах! – испуганно вскричала Батшеба, хватаясь за бок. – Вы пронзили меня насквозь?! Нет, не может быть! Что же вы такое сделали?

– Я к вам даже не прикоснулся, – тихо ответил Трой. – Это была лишь ловкость рук. Сабля прошла позади вас. Теперь скажите мне: вы не боитесь? Если боитесь, то я не смогу продолжать. Обещаю, я не только не пораню вас, но и ни разу к вам не притронусь.

– Кажется, мне не страшно. Вы точно меня не пораните?

– Совершенно уверен.

– А сабля очень остра?

– Да нет же. Просто стойте недвижно, как статуя. Я начинаю.

В ту же секунду воздух вокруг Батшебы наполнился сиянием: и небо, и землю заслонило множество лучей заходящего солнца, отраженных саблей, которая была везде сразу и нигде в отдельности. Опоясывающему свету сопутствовал звук, похожий на свист, тоже исходивший со всех сторон одновременно. Словом, Батшеба очутилась под сверкающим и пронзительно шипящим сводом. Казалось, что метеориты градом сыплются с неба прямо ей под ноги.

С тех пор как британская армия вооружилась палашами, ничья рука не владела сим предметом так, как рука сержанта Троя, а он никогда не был так удачно расположен для показа своего умения, как в тот вечер – среди папоротников, позолоченных закатными лучами. Что же до точности ударов, то, если бы сабля могла оставлять в воздухе видимый след, контуры неисчерченного ею пространства почти полностью совпали бы с силуэтом прекрасного противника.

В блеске воинского искусства, подобном северному сиянию, была едва различима рука самого воина: от быстроты движения она расплывалась в красноватом тумане, как расплываются струны арфы, когда на них играют. За этой сверкающей пеленой виднелось лицо: большей частью Трой глядел прямо, лишь при некоторых ударах становясь вполоборота. Так или иначе, его острый взор непрестанно измерял очертания Батшебы, а плотно сжатые губы свидетельствовали о скрываемом напряжении. Постепенно взмахи замедлились, каждый из них стал различим. Затем утих свист сабли, и Трой наконец остановился.

– У вас локон выбился из прически. Погодите, я мигом его поправлю.

В воздухе справа от Батшебы сверкнула серебряная арка. Когда сабля опустилась, прядь упала на землю.

– Вы храбро держались! – сказал Трой. – Даже не вздрогнули. Далеко не каждая женщина так сумеет.

– Просто я не ждала того, что вы сделали. Ох, вы испортили мне волосы!

– А теперь последнее.

– Нет, нет! Я боюсь вас, в самом деле боюсь! – вскричала Батшеба.

– Я вас не трону, даже ваших волос не коснусь. Только убью эту гусеницу, что сидит на вас.

Насекомое, по-видимому, заползло на платье с листа папоротника и расположилось на лифе. Батшеба увидела, как лезвие сверкнуло у самой ее груди и, казалось, проникло в тело. Она зажмурилась, уверенная, что настал ее смертный час. Однако боли не последовало.

– Вот, взгляните, – промолвил сержант, держа саблю перед вновь открывшимися глазами Батшебы.

Гусеница была насажена на острие.

– Сущее колдовство! – воскликнула Батшеба в изумлении.

– Нет, простая сноровка. Я поднес саблю к вашей груди и, вместо того чтоб ее пронзить, углубил лезвие лишь совсем немного, остановив его в тысячной доле дюйма от вас.

– Но как вы могли отрезать мне локон, если сабля не заострена?

– Не заострена?! Да она как бритва. Смотрите!

Трой коснулся лезвия ладонью и поднял его: с сабли свисала тончайшая полоска срезанной кожи.

– Прежде вы говорили, что оружие тупое и не может меня ранить!

– Я сказал это лишь для того, чтобы вы не беспокоились и стояли неподвижно. Если бы вы шевелились, опасность была бы слишком велика, и потому мне пришлось вас обмануть.

Батшеба содрогнулась:

– Всего лишь дюйм отделял меня от смерти, а я об этом даже не знала!

– Если говорить точнее, вы двести девяносто пять раз оказывались в полудюйме от того, чтобы быть оструганной заживо.

– Как вы жестоки!

– Вам ничто не угрожало. Моя сабля не ошибается.