Вавилонская башня

— На кудыкину гору, — ответил Ферзь.

В этот момент в кабинет вошёл капитан.

— Ну, что, взяли? — спросил он лейтенанта.

— Нет, успел уйти, гад.

— Это кто гад? — взорвался Ферзь, — это ты командира так назвал, гнида тыловая?

Ферзь сжал кулаки и ринулся на лейтенанта, но тут же был схвачен гражданскими, которые каким то образом оказались за его спиной.

— Вот этот его куда-то отвёз, — указал лейтенант на Ферзя.

— Подельником пойдёт, — сухо сказал капитан.

— За что? — попытался заступиться за Ферзя адъютант, — он же своего командира хотел защитить.

— За что? — переспросил капитан. — Вор должен сидеть в тюрьме, и совершенно неважно, за что я его туда упеку.

Ферзю моментально связали за спиной руки и вывели из кабинета.

Поезд прибыл в столицу точно по расписанию. Из вагона вышел полковник и остановился. Он не знал, куда ему идти.

— Что же ты, товарищ командир, уехал и даже не простился, — услышал он сзади знакомый голос.

Андрей Петрович обернулся и увидел за своей спиной Кузьму.

— Это ты? — удивился полковник.

— Я, собственной персоной. Пойдём-ка отсюда поскорей.

Кузьма взял из рук командира чемодан и быстро зашагал впереди. Андрей Петрович, ничего не понимая, еле поспевал сзади. Наконец Кузьма свернул в какой-то двор и спустился в подвал.

— Ты куда меня привёл? — спросил командир.

— Переодевайся, — вместо ответа сказал Кузьма.

Он откуда-то достал чемодан и открыл его. Внутри лежал гражданский костюм и плащ.

— Зачем? — не понял командир.

— Вот тебе документы новые и билет.

— Какие документы, какой билет?

— Хорошо, что Ферзь успел предупредить меня, а то бы ты в Москве только до первого милиционера и смог дойти. Тебя уже ищут.

— Господи, какой бред!

— Бред или не бред, а теперь ты Смирнов Александр Сергеевич, учитель русского языка, в армии никогда не служил, сын потомственного рабочего, понял?

Андрей Петрович, а вернее Александр Сергеевич, натягивал на себя штаны и не верил, что такое могло произойти с ним.

— Господи, кто бы мог подумать, что мне, полковнику, придётся удариться в бега.

— Кстати, насчёт полковника, не вздумай где-нибудь рассказывать, про свои военные подвиги — вычислят сразу, даже ойкнуть не успеешь.

После того, как командир переоделся, Кузьма сложил его форму в чемодан и улыбнулся.

— Ну, вот и всё, — сказал он. — Теперь нам и сам чёрт не страшен. До поезда у нас есть время, пойдём в ресторан, простимся по-человечески.

И опять поезд, и опять расставание, только теперь его провожал не Николай, а Кузьма, только теперь он ехал не в Москву, а в Кемерово, только теперь он был не Андреем Петровичем, а Александром Сергеевичем.

Поезд медленно начал своё движение, на платформе офицер обнял стройного мужчину в широкой шляпе и похлопал его по плечу.

— Запомни, командир, — сказал офицер, — в Ленинград после войны без моего разрешения не приезжай.

— А как мне тебя найти?

— Я сам тебя найду. Теперь я единственный в мире человек, который знает кто ты и где ты.

— Неужели так будет вечно? — спросил гражданский.

— Когда-нибудь кончится, только до этого нам надо ещё дожить.

Поезд стал набирать скорость. Учитель русского языка в последний раз обнял офицера, догнал вагон, и скрылся в тамбуре.

Глава 6

Во всех госпиталях раненные, дела которых идут на поправку, испытывают, вероятно, одни и те же чувства — они маются. Им кажется, что ранение, с которым они попали в госпиталь, давно прошло, и врачи держат их, таких молодых, здоровых и сильных исключительно из-за перестраховки. Доктора, вместо того, чтобы скорее выписать раненого в боевую часть, руководствуются своим консервативным и далеко не патриотическим принципом. Бойцов, естественно, это возмущает и они суются во все медицинские инстанции, чтобы доказать свою правоту, но неизменно сталкиваются с глухой стеной непонимания. И только после того, как раненый поймёт, что его совершенно никто не понимает и что все его потуги абсолютно напрасны, он успокаивается. Единственной задачей для такого бойца становится убить время, и таким образом хоть как-то приблизить заветный день выписки. Бойцы слоняются по отделению, слушают байки таких же несчастных, как и они и сами в свою очередь рассказывают свои фронтовые истории, благо в слушателях дефицита никогда нет. Ну а если не было подходящей истории, так ведь и выдумать можно. Никакого греха в этом нет, ведь цель всего этого, не сказать правду, а убить время.

Василий, рассказывая свои истории, отличался от остальных. Его рассказы были такими острыми и красочными, что вокруг него всегда собиралась большая аудитория и слушала рассказчика, затаив дыхание. Ясное дело, что эти истории некоторым образом отличались от действительности, но это исключительно для украшения того или иного сюжета.

— Врёшь! — выкрикнет иногда кто-нибудь из слушателей, но шипение соседей или даже пинок в бок заставляли тут же замолчать непрошенного критика.

— Да, замолчи ты! Не мешай слушать — интересно же! Вот ты будешь рассказывать, попробуй также наврать.

Василий слышал это и старался уже не пересказать, а выдумать такую историю, от которой аудитория пришла бы в полной восторг.