Вавилонская башня

— Теперь ты гражданский человек. Уезжай побыстрей отсюда Андрей Петрович.

— Прощайте, товарищ генерал.

— Да хранит тебя Бог, ваше благородие!

Полковник в полной прострации пришёл уже не в свой, а неизвестно в чей полк. Не обращая внимания на адъютанта и офицеров, которые лезли к нему с какими-то вопросами, бывший командир прошёл в свою комнату и стал собирать нехитрые пожитки.

В одночасье всё, что в последние годы стало своим, что собственно и составляло его душу, перестало существовать. Вечная суета и проблемы людей, их судьбы и даже жизни, которые час назад зависели от него, перестали его волновать. Он слышал их голоса, но не понимал, о чём они говорят, а скорее всего не хотел понимать. Отныне эти голоса стали чужими для него. Андрей Петрович ощутил себя в каком-то замкнутом пространстве — мёртвом море. В нём не было ни людей, ни справедливости, ни доброты. Это было мёртвое море, в котором ему разрешалось только утонуть. Полковник расстегнул кобуру и достал пистолет.

Неожиданно в этом море раздался голос, который отличался от общего гула. Это был родной голос — живой.

Полковник опустил пистолет и стал искать этот голос. Искать так, как утопающий ищет ту соломинку, которая одна способна решить: жить человеку на этом свете или умереть.

Голос становился всё громче и громче. Он уже не звучал, а гремел, поливая кого-то отборным матом. Дверь комнаты открылась, и на пороге появился Ферзь. Боевой товарищ увидел в руках командира пистолет, быстро подошёл и вытащил оружие из рук.

— Всё плохо, командир? — спросил он.

Командир едва заметно кивнул головой.

— Козлы! — зло выругался Ферзь. — Однако это не выход, — он показал на оружие. — Сдаваться нельзя.

Эти слова словно вырвали полковника из мёртвого моря. Он забрал у Ферзя пистолет, вложил его в кобуру и решительно сказал:

— Я в Москву поеду.

— А я бы в бега подался.

— Нет, — отрезал командир, — я добьюсь справедливости.

— Когда уезжаешь?

— Сегодня.

— Надо до вокзала добраться, это часа три займёт, так что ты только к утреннему эшелону поспеешь.

— Вот и хорошо. Значит, есть время собраться.

— С Кузьмой не хочешь проститься, он здесь неподалёку.

— Нет. Ты же знаешь, где он служит. Если узнают, с кем он дружбу водит, сам понимаешь, что с ним будет.

— Наверное, ты прав, — сказал Ферзь. — Ты тут собирайся, а я за шнапсом сбегаю. Посидим немного, а ночью поедешь.

Ферзь вернулся только через три часа. Где его носили черти, командир так и не узнал. Да и не это было главное. Главное, это то, что в трудные часы своей жизни, Андрей Петрович не остался один. Главное, что был человек на свете, который понимал его, и которого понимал он, а это дорогого стоит.

Изрядно выпив и закусив, командир во всех подробностях рассказал своему другу не только историю, которая произошла в политуправлении, но и практически всю свою жизнь.

Ферзь, толи в силу сложившейся привычки разведчика, толи по каким-то другим причинам, практически ничего не говорил. Он много пил, мало говорил и внимательно слушал. Однако это нисколько не беспокоило Андрея Петровича. Ему было важно, что он не один, что есть человек, который понимает и сочувствует ему. Ему надо было — выговориться. И командир выговаривался, чувствуя облегчение и прилив жизненных сил.

— Однако, пора, — прервал рассказ полковника Ферзь. — Я довезу тебя до вокзала.

— Ты же пьяный. Водитель отвезёт.

— Не надо, чтобы ещё кто-то знал, куда ты едешь. А чтобы я был пьяным надо ещё три раза по столько выпить. — Ферзь показал на бутылки, стоявшие на столе.

В машине ехали практически молча. Ферзь думал о чём-то своём, а командира алкоголь и ухабистая дорога потянули в сон. Он время от времени просыпался, что-то начинал рассказывать, но тут же засыпал.

На перроне они обнялись и стояли молча, минуты две.

— Свидимся ли ещё? — спросил командир.

— Я после войны, если останусь жив, в Ленинград поеду к Маше. Каждый год в день победы буду ждать тебя на Марсовом поле в десять часов утра.

Раздался свисток паровоза. Поезд дёрнулся, и пассажиры поспешили в вагоны. Полковник поднял свой чемодан и скрылся в тамбуре. Поезд уже начал движение, как двери вагона открылись и в них показался Андрей Петрович.

— Николай! — кричал он, — ты только обязательно останься жив! Слышишь? Я обязательно приду на Марсово поле!

В свой полк Ферзь возвращался уже под утро. Обида и злость привели в ярость черствого и грубого на первый взгляд человека. Он разогнал командирский виллис до такой скорости, что трудно было понять, автомобиль это или истребитель, взлетающий в небо. Слёзы заливали глаза Ферзя и он подчас даже не видел дороги по которой мчится.

Виллис влетел в расположение полка, с раздирающим визгом затормозил и остановился у штаба. Для чего Ферзь пошёл в штаб, он и сам не знал. Ноги сами несли его к кабинету командира.

Войдя в кабинет, Ферзь остолбенел от увиденного: и стол и пол были завалены какими-то бумагами, двое человек в штатском рылись в книгах, а лейтенант НКВД допрашивал адъютанта и водителя командира. Увидев Ферзя, лейтенант прервал допрос и подошёл к Ферзю.

— Куда ты отвёз полковника? — спросил он.