Вавилонская башня

— Я его нашёл.

— Кого?

— Политрука.

Кузьма пошатнулся и упал. Землянка содрогнулась от молодецкого храпа.

Праздник, который так спонтанно начался, также спонтанно и закончился. Проснувшись рано утром, партизаны занялись своим нелёгким ратным трудом.

Командир, разрабатывая планы операций, старался свести потери отряда к минимуму. Во-первых, партизанский отряд всё-таки не войсковое подразделение, а во-вторых, и, наверное, в самых главных, что пополнения отряду ждать было неоткуда. Нельзя конечно сказать, что противник вообще не наносил никакого ущерба: были и раненые, были и убитые, но это было скорее исключением, чем правилом. Тактика внезапных передислокаций и строжайшая секретность делали отряд неуязвимым. Каждый командир выполнял свою задачу, даже представления не имея о конечном замысле всей операции. И только в командирской землянке разрозненные приказы стекались в одну общую задачу, превращаясь в стремительную и неожиданную для врага, вылазку. Однако, в последнее время, после резкого увеличения отряда, секретность достигла таких размахов, что даже обитатели командирской землянки не знали всего, что задумал их командир. Частое и длительное отсутствие Кузьмы, конечно, было замечено, но раз командир об этом ничего не говорит, значит, и спрашивать бесполезно. Полковник действовал в чётком соответствии, хотя и с немецкой, но верной поговоркой: "что знают двое, то знает свинья".

Умелая тактика командира снискала ему славу непобедимого. И поэтому разгром разведроты, которая вышла на задание в составе тридцати человек, а вернулась в составе трёх, вызвал эффект разорвавшейся бомбы.

— Мы даже не поняли, что нас атакуют, — докладывали уцелевшие бойцы.

— Всё произошло стремительно. Когда начали понимать, что творится, всё было кончено.

— А почему вас двое? — спросил командир. — Мне докладывали, что из окружения вышли трое.

— Третий в госпитале, — объяснил партизан.

— Он тяжело ранен?

— Не могу знать.

Партизан начал высказывать свои соображения относительно ранения третьего, но командир его как будто не слушал. Зато его помощник Кузьма, который сидел в тени и наблюдал за происходящим, ловил каждое слово.

— Как же вам удалось спастись? — спросил командир.

— Когда нас стали расстреливать, все бросились кто куда. Все погибли. Спаслись только мы. Это просто чудо какое-то.

— Можете идти, — тихо сказал командир.

— Что? — не поняли партизаны.

— Я говорю, что вы свободны.

Бойцы, обескураженные таким внезапным разворотом, пожали плечами, и вышли из землянки. Полковник остался наедине с Кузьмой.

— Там был коридор, — сказал командир после продолжительной паузы.

— Вне всякого сомнения, — подтвердил Кузьма.

— Кто был третьим, узнал?

— Это он.

— Он не мог знать об операции. Информация проходила по трём каналам. Чтобы всё узнать, надо было сложить три составные части.

— Значит, он их сложил.

— Эта рота погибших на твоей совести, Кузьма.

— Я разорву эту тварь на части! — скрипя зубами, ответил лейтенант.

— Нельзя. Тогда ты никогда не вычислишь остальных. Он один не мог этого сделать.

Кузьма, красный, как рак, вытянулся перед командиром и приложил руку к пилотке.

— Разрешите идти?

— Иди. И смотри не ошибись, как бы он ещё одну роту не положил, а то и больше.

Раскрыть сеть предателей было для Кузьмы делом чести.

Положение штурмбанфюрера СС Шольца было более чем щекотливое. С одной стороны он должен был благодарить судьбу, за то, что она, уничтожив абсолютно всех его сослуживцев, пощадила только его одного, с другой, цена подарка судьбы была чрезмерно высока. Новое начальство смотрело на его чудесное спасение с очень большим недоверием. Рассказать же всю правду Шольц боялся. Последствия могли быть непредсказуемы. Обычно в военное время, когда грохочут взрывы, и каждый день может стать последним, любое следствие проходит очень быстро. По времени оно занимает ровно столько, сколько необходимо чтобы довести подследственного из его камеры до ближайшей стенки. И не сносить бы ему головы, если бы ни помощь русского, который подтвердил, что начальник лагеря запретил как следует допросить шпиона, а напротив, приказал уложить его в отдельную палату и относиться к нему, как к герою. Разгром лагеря и освобождение заключённых штурмбанфюрер полностью перевалил на своего бывшего начальника, благо он был мёртв. Внедрение своего человека в партизанский отряд, который позволил без всяких потерь уничтожить разведроту, штурмбанфюрер естественно целиком и полностью приписал себе. Справедливости ради надо отметить, что это было почти правдой. Тем не менее, результаты расследования уничтожения рудника были отправлены в Берлин для принятия решения. Сослуживцы штурмбанфюрера до прихода решения из столицы избегали общения с Шольцем. Поэтому бывший заместитель лагеря с нетерпением ждал своего русского, чтобы хоть с кем-то поговорить.

Русский пришёл к Шольцу поздно вечером. Он без приглашения сел за стол и тяжело вздохнул.

— Устал? — спросил его Шольц.

— Как собака, — ответил тот.

Штурмбанфюрер собрал на стол и поставил перед гостем рюмки.

— Шнапс будешь?