Вавилон и Башня

На первой странице военного билета было написано химическим карандашом: Борис Карташов, место рождения – Елисаветград. Потом название города зачеркнуто и выведено: Кировоград.

– Дед Матвей! У Бориса отчества нет.

– Знамо дело. У коммунистов, как у собак, в батях один кобель. А мать – драная сука, революция.

– А можно… можно… я не буду Борисом?

Я достал химический карандаш, маленький огрызок, который кое-как уцелел в офицерском планшете, смочил пересохшим языком и написал на первой странице: Константин Борисович Карташов.

– Вот, смотрите! – показал я деду Матвею.

– Хм-м… – удивился тот. – Талант, Кинстинтин Борисыч. Талант! Ни одна красноперая сука не отличит.

– Следите за словами, коммунист!

– Вот это правильно! – одобрительно кивнул дед Матвей. – Это правильно, дорогой Кинстинтин Борисыч. Старый я уже. Не впрок мне сейчас от рук своих-то умирать.

– И не будете, дед Матвей.

– Не буду, не буду. А теперь давай, – и он взял за обе руки труп Бориса. – Давай, стаскивай с него одежу-то, стаскивай. А сам раздевайся, дорогой. Война-то закончилась. Хватит уже в офицерском макинтоше щеголять. Хватит!

Глава 2. Вениамин

<СССР, 1980-е годы>

Галя смотрела на Вениамина уставшими, потускневшими глазами. Сколько уже таких глаз видел Вениамин?..

Но сейчас было важно совсем другое. Судя по виду Гали, она не спала всю ночь. Значит, вчера, при закрытии магазина, не заявила о пропаже. Или заявила? Нет, тогда бы сейчас ее заменила другая продавщица. Галя испугалась, как и предупреждал дядя Олег, хотела подумать, не находила себе места.

Неудивительно. Пропажа товара, да еще такого дорогого могла закончиться не только увольнением (это и так понятно), а следствием, подозрением в хищении.

Галя хоть и была молоденькой, однако чуть старше Вениамина. Даже за непродолжительное время работы в торговле она прекрасно знала о последствиях обвинения в хищении. Поэтому, когда Вениамин пришел сдавать испорченный бидон, не очень внятно спорила с надоевшим оборванным пацаном.

– Вот, посмотряйте! – нарочно коверкал слова Вениамин. Ему надо было показаться деревенским простаком, чтобы снять всякие опасения. – Это ж скол. Скол и есть! Как я такой бидон тетке принясу?

– Не было там скола, – махнула Галя. – Всю продукцию перед выкладкой мы проверяем, – потом махнула рукой на Вениамина и добавила: – Сам расколол, пока по электричкам шлялся.

– Да как же я… я… дурень, что ли?.. – обиженно всхлипнул Вениамин, продолжая тыкать в черную трещину, рассекающую эмаль.

Конечно, эту трещину он сделал сам, острой галькой. По объяснению дяди Олега, она должна была быть не слишком большой, но и не слишком маленькой. Все должно выглядеть правдоподобно. И должны быть основания для обмена.

– А… – Галя села на стул в дальней части прилавка, по-видимому, надеясь, что пацану надоест и он уйдет.

– Я тетку-то позову! – для убедительности перешел к угрозам Вениамин.

– А… зови…

У нее перед глазами беспорядочно мельтешили картины про участкового, делающего опись, про отца и мать, которые задирают руки кверху, выкрикивая «за что?» и «где же теперь такие деньги-то взять?..». Она уже нарисовала картинку, как мать звонит дяде в Тобольск и просит взаймы триста пятьдесят рублей. Но даст ли дядя? Да и есть ли у него такие деньги? Во всяком случае, это был выход. В торговле ей уже ни за что не работать, придется идти в колхоз, зато дело не будут начинать. Вызывать следаков? Тоже никому не нужно, в первую очередь самому участковому. Да и можно вообще без ментуры обойтись. Договориться с завмагом, купить да вернуть на место такую же.

«Ах! Эта цепочка! Сразу ей очень не понравилась, но смотреть на нее приходилось часто. Гадость полнейшая, цыганщина какая-то… нет чтобы обычные цепочки делать! Такое уродство придумали… – в сердцах размышляла Галя. – Даже если дядя перешлет деньги, даже если Галя договорится с завмагом, купит точно такую же цепочку в универмаге в Брянске (если только такая же там есть), даже если все это получится… как потом отдавать триста пятьдесят рублей? Как?! Сколько лет?! – Она с зарплаты и рубля не могла отложить. Отец уже второй год не работал по инвалидности, а мать уборщицей в школе. Да еще у Гали на шее маленький ублюдок, братец. – Сколько же лет придется-то?!»

Разные мысли роились, каждая не приближала, а отдаляла Галю от какого-либо решения.

Она любила новые товары, любила их принимать в свежих, пахнущих типографией коробках и свертках, доставать, разворачивать бумагу, ставить на полки. Еще любила, когда приходил грузчик Санек в те дни, когда привозили большую партию. Другой возможности «любиться» с Саньком не было, разве что на крепко пахнущих типографией коробках, на складе магазина. Ну не приведешь же его домой! Там отец, мать, брат…

– Что это, тетенька? – опять намеренно по-детски спросил Вениамин.